ВЕРА: ЛИЧНЫЕ ПУТИ
—Андрей, на Вашей странице в социальной сети «В контакте» в графе «Религиозные взгляды» написано: «Православие»... Какое место вера занимает в Вашей жизни?
—Вера — это такое «правило» (от «направлять»), по которому ты, как по лучику фонарика, в темноте идешь. Вера помогает удержаться от поступков, о которых потом стал бы жалеть. А православие... Я считаю себя христианином. Я живу в России, и если я хожу в церковь, то в православную, так что воспринимаю себя как православного. Но при моем образе жизни мне очень трудно выполнять какие-то религиозные требования, я к этому и не стремлюсь: у меня есть свои представления о том, что есть вера, каким образом я могу служить орудием Господа.
—То есть православие для Вас имеет такое значение только потому, что Вы родились и живете в России?
—Крестили меня в младенчестве. А в возрасте семи лет я прочитал Евангелие, и мне показалось, что эта книга является для меня некой истиной, я принял то, что в ней написано. Наверно, если б я родился в другой стране, то мог бы относить себя к католикам или протестантам. Но мы с детства изучали русскую культуру, литературу, которая пронизана православным мировосприятием. Так что здесь выбор такой же, как выбор места рождения. Вот выбор, верить или не верить, более осознанный. Еще была история: в
9-м классе, это был 1972 год, мы поехали в Пушкинские Горы. Захотели посмотреть и Псково-Печерский монастырь, но попасть туда было нельзя. Тогда наша классная руководительница Галина Георгиевна (она была молодая, недавно институт закончила) взяла меня, как самого начитанного, и мы пошли к настоятелю. Помню, я был поражен, что у него такая современная обстановка, телефон. Минимум полчаса мы с ним разговаривали, после чего он попросил одного монаха показать нам монастырь. И этот монах нас провел по всем помещениям, пещерам. Я был настолько впечатлен, что даже хотел остаться там. Это было потрясение: то, о чем читал в Евангелии, вот здесь, у нас, а не где-то там в Иудее.
—Уже несколько десятков лет Вы наблюдаете за питерской рок-музыкой. За этот период какие-то музыканты пришли к православию. Была ли какая-то особая волна или это всегда были отдельные истории?
—Какого-то массового явления я не наблюдаю. Хотя понятно, что когда религия вернулась в нашу страну, многие люди ею заинтересовались. А кто-то и раньше интересовался. Например, с Борисом Гребенщиковым мы в
80-е годы ходили по тем местам, где раньше были храмы, смотрели, где что сохранилось (у меня была дореволюционная карта Санкт-Петербурга), разговаривали. У многих музыкантов были домашние традиции, связанные с православием, которые никогда широко не озвучивались (ведь мы жили в стране воинствующего атеизма). Очень многие крещены были в детстве, у многих бабушки и дедушки ходили в церковь. А что до массового явления... Вот есть сейчас так называемый христианский рок, но не у православных, а у протестантов. Я с ними дискутирую. Говорю, если есть христианский рок, то почему бы не быть мусульманскому или синтоистскому?
—Но при участии Православной Церкви проходили такие мероприятия, как «Рок к Небу», иногда священнослужители проповедуют на рок-концертах. Как Вы к этому относитесь? Считаете ли Вы возможным такое миссионерство?
—Я — за. В любом случае, если один человек из тысяч, которые пришли на этот концерт, после этого задумается, прочитает Евангелие, пойдет в храм, чтобы хотя бы поставить свечку, помолится — уже хорошо. По одному человечку собирать в Церковь — это нормально. Сегодняшние деятели Церкви будто не понимают, в какой эпохе они живут. Пытаются делать вид, что на дворе XVI век.
—Хотелось бы узнать Ваше мнение о наиболее известных рок-музыкантах, пришедших к православию. Например, как Вы относитесь к православному кредо Константина Кинчева?
—Я Костю очень люблю и уважаю, хотя его творчество последних
15-ти лет никаких струнок в моей душе не задевает. Неофитство Кости, на мой взгляд, неофитством и остается. Он выходит перед многотысячной аудиторией и кричит: «Мы все тут славяне, все православные!»... Это как-то смешно: в зале может оказаться кто угодно, не обязательно люди одного вероисповедания или одной национальности.
—А Петр Мамонов?
—У Петра Николаевича это очень глубоко, очень органично. Он, к счастью, абсолютно не похож на «рок-звезду». Он, мне кажется, всегда был таким рефлексивным христианином.
МУЗЫКА: ФОРМЫ И СМЫСЛЫ
—Ваши дети какую музыку слушают?
—В моей коллекции несколько тысяч наименований. Детям было позволено слушать все. Старший пришел к музыке, которая мне нравится, через «русский рок», младший — через крайне экстремальную западную музыку: панк, трэш, хардкор. Стал теперь слушать классику рока. Он сам играет на гитаре, клавишных. А старший на барабанах учится играть. Так что мы имеем шанс собрать семейную группу, остается мне вспомнить, как я учился играть на фортепиано и играл в свое время на клавишных в разных ансамблях. Надо заметить, что у нас есть семейные споры по другим вопросам, но по поводу музыки мы редко дискутируем. Я считаю, пусть лучше молодой человек в 14 лет слушает какую-то экстремальную музыку, чем современную российскую попсу. От экстремальной, «тяжелой» музыки он рано или поздно придет к другой, более интересной, содержательной. А тот, кто слушает попсу, вероятно, так и будет слушать попсу.
—В музыке, в песенном жанре Вы ищете только эстетическое или интеллектуальное удовольствие? Или чего-то большего?
—Я бы сказал, «позитива», если бы это слово не затаскали, и оно не стало бы обозначать примитивное беспроблемное существование. Я в музыке ищу созидательное начало. Мне интересна музыка, которая человека как-то поднимает, а не опускает. Это очень принципиально для меня. Мне не нравится, когда люди играют великолепно, но в песнях у них декаданс. Моя задача — борьба с энтропией. В том числе в области культуры.
—Что такое рок-музыка, какое Вы дадите определение?
—Для меня этот термин тем хорош, что он не поддается строгой дефиниции. Известно, что одно и то же произведение может быть рок-н-роллом, может не быть рок-н-роллом. Это зависит от того, кто ее играет. Для меня, условно говоря, музыка делится на три типа. Массовая поп-музыка; элитарная музыка, рассчитанная на людей с серьезной подготовкой; и то, что между ними: музыка достаточно публичная, понятная непосвященному, но и достаточно сложная, не совсем общедоступная. Вот к этому пласту я и отношу рок-музыку. Некий культурный слой, находящийся между массовой и элитарной музыкой.
—Золотая середина?
—Не золотая середина, немножко другое. Рок-музыка в своих лучших проявлениях поднимается к академической, например, Сергей Курехин или Александр Пантыкин. Но есть в роке и то, что мы называем словом «хиты», то есть популярная музыка, которую знают практически все. При этом, конечно, между песнями Паши Кашина и ораториями Сергея Курехина дистанцияколоссальная, но и то, и другое является проявлением рок-музыки. Я иногда для определения рок-музыки использую термин «честное искусство»: рок-музыкант чаще всего говорит то, что он хочет сказать, а поп-музыкант говорит то, что от него хотят услышать. Личностное начало в рок-музыке очень сильное, и в этом смысле рок ближе к академическому искусству, где тоже очень важно авторское начало. А в поп-музыке, как шутили о ВИА «Веселые ребята» 25 лет назад, музыка Союза композиторов, слова Союза писателей. Добавлю, что термин «поп-музыка» у нас совершенно дискредитирован, нормальной поп-музыки у нас просто не существует, а есть «попса», в западной культуре аналога которой практически нет. На Западе и бардовская песня, и какая-то часть джаза (мейнстрим, дискиленды, свинг-оркестры...) составляют с рок-музыкой некий единый массив, который в западном понимании и является поп-музыкой.
—Какое место в рок-музыке занимает протест? Это стержень, без которого рока не будет? или главное в чем-то другом?
—В рок-музыке, как я сказал, доминирует авторское начало, а нормальный творческий человек всегда чем-то недоволен, всегда ощущает несовершенство мира и образно выражает свое несогласие с существующим. В Америке, достаточно пуританской стране, где моральные установки довольно жестко диктуются протестантскими Церквами и на деле не успевают за развитием общества, рок-н-ролл протестует против этих моральных ограничений. В СССР довлела идеология, и рок-музыка самим фактом существования стала проявлением протеста. А когда началась Перестройка, рок-музыканты оказались первыми людьми, выступающими за обновление общества.
—Насколько для Вас вообще важен термин «рок-музыка»? Не будет ли проще, если мы откажемся от ярлыков и будем иметь дело просто с современным песенным жанром?
—Россия — последняя страна, которая цепляется за пафос, связанный с рок-музыкой. Возможно, потому что в западных странах нет такого художественного явления, которое по ущербности можно сравнить с российской попсой. Хочется от нее как-то дистанцироваться. Мы же должны понимать, что между группой «Виа Гра» и группой «ДДТ» есть некая зона отчуждения, что это не явления одного порядка.
—Есть ли будущее у рок-музыки? Каждый стиль проходит ступени развития и когда-то умирает. Может быть, мы живем во время постепенного умирания рока?
—Я не случайно сказал, что не воспринимаю рок-музыку как жанр, но воспринимаю как слой в культуре. Она существует 50 лет, и внутри ее сменилось такое количество жанров, что все это очень условно называется роком. И через 50 лет будет музыка, которая абсолютно не похожа на нынешнюю, но она все равно будет, вероятно, называться рок-музыкой, поскольку будет занимать определенное место в социуме.
—А что такое тогда рок-группа?
—В группе очень важна способность идти в одном направлении. Это должна быть компания приятелей, с этого все начинается. У нас в России мало групп, где творчество равномерно распределено между всеми участниками. Группы, в которых один автор, являются однополярными. А в хорошей группе должна быть биполярность... Здесь, как в семье, нужна взаимная приязнь, тогда, как в паззле, складывается хорошая картина. Вытащи из паззла какой-то кусочек — все развалится. Получается, в музыкальном коллективе, как и в любом человеческом, важнее всего дружба и любовь.
Игорь Лунёв, Вячеслав Терехов
