«Я помню горькое слово Бориса Александровича, сказанное мне недели за две до смерти: „Мое тело пережило дух. Скорей бы конец...“ Желанный конец наступил, и не физическая болезнь была его причиной. Дух, освободившись из оков пережившего его тела, теперь воспрянет к жизни во всей своей мощи и красе. Для нас же, его товарищей и учеников, остается одно утешение: западная наука гордится двумя великими абиссиноведами — Лудольфом и Дилльманом; русская наука может назвать два таких же великих имени — Болотова и Тураева», — так сказал академик Игнатий Крачковский в сороковой день по кончине своего учителя.

Из Новогрудка в Санкт-Петербург

Борис Александрович Тураев родился 24 июля (5 августа) 1868 года в городе Новогрудок Минской губернии (ныне Гродненская область Республики Беларусь) в дворянской семье, происходившей из Орловской губернии. Рано потеряв отца, он стараниями матери, учительницы в Вильно, получил среднее образование. Именно в виленской I гимназии при изучении библейской истории у него пробудился интерес к истории Древнего (классического) Востока. Поступив на историко-филологический факультет Петербургского университета, Тураев ревностно занимался всеобщей историей у Ф.Ф. Соколова и В.Г. Васильевского и одновременно молодой еще египтологией у О.Э. Лемма. По окончании университета (1891) он был направлен в заграничную командировку, где занимался у корифеев ориенталистики Адольфа Эрмана, Эберхарда Шрадера и «самого» Гастона Масперо, а также работал в музеях Германии, Англии, Франции, Италии.

С 1896 года Тураев приват-доцент, с 1904 года — экстраординарный, а с 1911 года — ординарный профессор Петербургского университета. В 1918 году он избирается академиком Российской академии наук. Казалось, у молодого еще ученого все впереди, но он вдруг скончался 23 июля 1920 года. Диагноз — дизентерия, на самом же деле он умер «от отвращения к окружавшей его действительности» (Я.В. Васильков), когда, по его словам, «люди душу продали». «Борис Александрович был не только ученым, не только одним из редкостных членов Церкви, но также и одним из лучших сынов России. Развал великого государства, гибель культуры, духовная и особенно моральная дикость, проявившаяся при этом, действовали на его впечатлительную и идеалистическую душу особенно угнетающим образом. В сущности, его кончина есть только результат моральной агонии, начавшейся с 1917 года» (А.И. Карабинов).

«Хозяин» Древнего Востока

Академик Б.А. Тураев объединил «в своей исследовательской работе почти необъятный мир истории Древнего и Христианского Востока, — писал его ученик В.В. Струве. — Теперь <...> даже становится непонятным, как мог один человек охватить необозримые дали истории того и другого Востока. Борис Александрович разрешил эту, казалось, непреодолимую задачу <...> успешно. Он стал хозяином и в истории Древнего, и в истории Христианского Востока...» Лишь учитывая это, можно понять, почему его первая (магистерская, 1898) диссертация посвящена культу древнеегипетского бога Тота, а вторая (докторская, 1902) — агиологическим источникам христианской Эфиопии! Все его работы группируются вокруг этих двух диссертаций. Неполный список опубликованных статей и монографий Тураева насчитывает более 160 наименований, не считая рецензий и энциклопедических статей (более 80).

Главная работа Тураева — двухтомная «История Древнего Востока» (1911; полное издание 1935), — создавшая «эпоху в изучении истории Классического Востока» (В.И. Авдиев), превосходила знаменитые «Истории» Г. Масперо и Э. Мейера. Верный своему гимназическому интересу, Тураев немало страниц посвятил библейской истории. В замечательной главе «Пророческое движение» он подчеркнул уникальную эволюцию библейского профетизма, который, по его мнению, «может быть с полным правом назван ступенью к христианству». Тураев показал, как в ветхозаветной традиции складывалось два течения — законническое и профетическое. Первое было «причиной гибели иудеев как политической единицы и сделало их невосприимчивыми к христианству». Второе было прелюдией к Новому Завету. В посмертно вышедшей книге «Древний Египет» (1922), своего рода дополнении главного труда, Тураев выясняет, почему именно «египетский народ был приготовлен к принятию христианства едва ли не более, чем какой-либо другой народ».

Тураева называют отцом русской египтологии, основателем новой в русской науке дисциплины — истории Древнего Востока. В этой области «он не знал себе, пожалуй, равного ни у нас, ни на Западе» (В.В. Струве). Его работы и созданная им школа обессмертили его имя. Но этими оценками личность Тураева далеко не исчерпывается.

Наука и вера

Для многих ученых наука — это «религия», которой они служат с самозабвением, не понимая, насколько смешны. Но Борис Тураев жил в истинной системе ценностей, именно поэтому так много успел. Он был предназначен к изучению Христианского Востока «всем своим складом». «В эту область его направляли не только запросы разума, <...> сюда его влекло и непосредственное чувство. <...> Изучая христианство, Борис Александрович творил дело своей жизни, для него естественное и необходимое. <...> Христианство было его внутренним светильником, и оно указало ему путь — единый и прямой на всю жизнь. И когда он, еще юным гимназистом, <...> составлял церковно-славянские акафисты, умилявшие престарелых монахов Свято-Духова монастыря, <...> и когда он в свои последние часы пел при совершавшемся над ним чине соборования, — здесь везде проявлялась та единая сила, которая привлекала его к Христианскому Востоку» (И.Ю. Крачковский).

Поэтому уже его ранние работы посвящены изучению богослужения самобытных африканских Церквей — Коптской и Абиссинской. К последней он питал особый интерес, выразившийся в научном издании «Часослова Эфиопской Церкви» (1897), первого опыта подобного рода. Труд нашел ценителя в лице Василия Болотова, который в обстоятельной рецензии (1898) за два года до смерти, «в гроб сходя, благословил» преемника в этой области, разглядев в нем «редкого <...> знатока богослужения». Неудивительно, что книгу «Исследования в области агиологических источников истории Эфиопии» (1902, докторская диссертация) Тураев посвятил памяти своего наставника и друга. Абиссинской и коптской литургике и эпиграфике он останется верен до конца.

Литургист — гимнограф — исповедник

Христианство — не теория, и настоящий христианин не может быть лишь теоретиком. Всемирно известный академик был старостой университетской Петропавловской церкви, состоял в Андреевском братстве, любил читать на клиросе. Интересы Церкви заставили его бросить на время научную работу и стать членом Собора Православной Российской Церкви 1917–1918 годов в качестве деятельного сотрудника Богослужебного отдела. Тураев подает совет о выработке процедуры избрания Патриарха, входит в комиссию для подготовки доклада о богослужебных реформах, составляет «Чин погребения диаконов» (на основании открытого им в Эфиопской Церкви), выдвигает замечательный «Проект обители ученых иноков». Именно он становится инициатором воссоздания забытого праздника «Всех Святых Новых Чудотворцев Российских». С более универсальным названием и содержанием он был утвержден Собором 13/26 августа 1918 года, в день именин Святейшего Патриарха Тихона. Основной текст службы написали Тураев и иеромонах Афанасий (Сахаров).

В последние месяцы жизни Тураев участвовал в создании Петроградского Богословского института (открыт 16 апреля 1920 года) и получил в нем кафедру литургики, но вел занятия очень недолго... Он стремился к Господу и во время болезни повторял: «Пустите, пустите! Я иду служить...»
Ректор Богословского института протоиерей Николай Чуков, 26 августа 1920 года совершивший отпевание новопреставленного Бориса, назвал его подвижником науки, шедшим путем веры: «Так — верою — он прошел всю свою жизнь и в конце ее запечатлел эту веру свою смиренным служением Святой Церкви, облеченный в священный стихарь, в котором лежит и во гробе...».

Похоронен Борис Александрович недалеко от Никольской церкви в Александро-Невской Лавре, но почему-то (выяснить пока не удалось) в ограде могилы А.М. Нейер (1814–1888) (6-я дорожка). Думается, наш долг не только устранить несправедливость, но и выступить с инициативой канонизации «исповедника чтеца Бориса», которая станет общим признанием его уникального служения Русской Церкви в критический момент ее бытия, оцененного уже его великими современниками.

Юрий Рубан