Институт военного духовенства давно является предметом ожесточенных споров. Многие видят в этом симптом «сращивания Церкви и государства» и превращения православия в насильно насаждаемую идеологию. Другие говорят, что без мировоззренческой основы армия существовать не может. Но есть люди, для которых этот вопрос лежит не в области чистой теории, а которые на своем примере показывают важность присутствия Церкви среди военных.
Военное духовенство возникло очень рано — еще в IV веке. Как только Римское государство приняло христианство в качестве официальной идеологии, появились в имперских легионах и «служители культа». Евсевий Памфил рассказывает, что император Константин организовал в своем лагере специальную палатку, где воины могли поклониться изображениям Креста и получить благословение христианского священника. Было военное духовенство и в России до революции. Есть оно и сейчас.
Отцы
Мне удалось поговорить с двумя пастырями Санкт-Петербургской епархии, которые совершают подобное служение в военных частях Северо-Запада России и в горячих точках (Чечне, Ингушетии, Южной Осетии). Они очень разные. Первый из них, иерей Димитрий Василенков, родился в семье военного, всю жизнь был связан с Вооруженными Силами, имел множество друзей из армейской среды. Когда он стал священником и, приступив к окормлению военнослужащих, оказался в действующей армии, то воспринял этот специфический быт и нравы как нечто близкое и понятное. Отец Димитрий — человек-гора. Увидишь его издалека и сразу поймешь, что такого пастыря следует слушаться. И речь его соответствует облику. Она по-армейски прямая и четкая, но одновременно слегка восторженная. Когда отец Димитрий рассказывает о своем служении, о ребятах, с которыми недавно расстался (он вернулся с Кавказа за три дня до нашей встречи), о достоинстве военной профессии, он источает сопереживание. Видно, что он на своем месте. Иеромонах Парфений (Шапанов), второй мой респондент, и видом, и манерой вести беседу являет противоположность отцу Димитрию. Он не столь представителен, скорее... компактен. Взгляд у него с хитринкой, а речь одновременно тверда и изящна. Отец Парфений не столь близок к военной среде, но послушание военного священника несет уже с 1997 года. За это время в горячих точках бывал пять раз.
Удивительно, что при всем различии эти пастыри говорят о нынешней армии и о роли священника в ней, в общем-то, схожие вещи. А ведь всего лишь через две точки уже можно провести прямую. Два воина Христова — уже армия.
Общение, общение и еще раз общение
Оба священника рассказали, что большую часть времени в военной части они проводили в беседах с солдатами и офицерами. Разговор по душам с тем, кто может выслушать и дать мудрый совет, более всего требуется человеку на войне. Говорили не только «о духовном» — обо всем: личных проблемах, друзьях, кино, музыке. Бывало, вспоминают священники, всю ночь проговоришь, под утро только голову приклонишь — и уже опять нужно куда-то ехать крестить, исповедовать, причащать и беседовать, беседовать, беседовать... У армейского священника нет расписания, он в любое время суток должен быть готов принять человека в форме, не только внешне принять, но и впустить в свое сердце. В армии не пасомые подстраиваются под пастыря, а как раз наоборот. Одни приходят с задания, другие уходят... А что если уйдут и не вернутся? Мне подумалось, что в идеале каждый священник должен вести себя так же: не разделять свой мир на алтарь и частную жизнь, но быть открытым для христиан во всякое время. Ведь любой прихожанин петербургского храма тоже смертен...
Военные священники особенные, но и паства у них особенная. «Конечно, большинство ребят, — говорит отец Парфений, — на „гражданке“ не утруждало себя посещением церкви. У многих и возможности такой не было. Поэтому представления о православии у них довольно дикие». Но это искупается тем, что в ситуации, когда каждый день может оказаться последним, ум освобождается от второстепенных наслоений и сосредотачивается на главном. Поэтому война — это школа молитвы. «Атеистов там нет, я, во всяком случае, не встречал», — говорит иеромонах. Более того, военные зачастую чувствуют такие глубины богословия, которые не доступны «штатским». Отец Парфений, например, заметил, что на передовой бессмысленно говорить о любви к врагам, там эту христианскую заповедь, как ни странно, понимают без всякого специального наставления. Выходит, что и христианином легче всего стать на войне, и добрым христианским пастырем.
Невозможное равнодушие
Отец Димитрий во время нашей беседы несколько раз повторил, что присутствие Церкви в армии жизненно необходимо: военные хотят понять не политический, а духовный смысл того, чем они занимаются. Действительно, время замполитов (сейчас они называются «помощниками командира по воспитательной работе») давно и безвозвратно ушло. Да и какой замполит способен объяснить человеку, для чего он должен умирать? Пастыри так и говорил ребятам: «Вы не за Ельцина и не за Черномырдина сражаетесь! Вы здесь лишены покоя, чтобы там вашим родным спокойно жилось».
На мое робкое возражение, не приведет ли введение института военного духовенства к формализму, отец Димитрий ответил: «Сейчас ведь не Синодальный период, никто никого не заставляет. Не хочешь общаться со священником — не общайся». Отец Парфений по этому поводу не был столь категоричен. По его мнению, опасность формализма, конечно, есть. Но избежать ее можно. Ни в коем случае священник не должен окормлять военных «от случая к случаю» в качестве какой-то дополнительной нагрузки. Если он не готов к тому, что это станет делом его жизни, то нечего и браться.
Думаю, что если и существует угроза взаимного равнодушия Церкви и армии, то только в условиях мирного времени. Можно, имея холодное сердце, посещать с катехизаторской миссией военные городки и освящать танки, но никакое священноначалие не сможет заставить пастыря рисковать жизнью, если он сам не видит в работе с военными смысла и своего призвания. То же и солдаты. В мирное время они, как и все мы, имеют склонность относиться к Таинствам без благоговения, но на войне воспринимают их через призму «страха смертного», то есть именно так, как требуется от христианина. По сути, война приводит человека в то состояние, к которому он сам должен стремиться в мирной жизни. Например, помощь товарищу, к которой «здесь» надо себя принуждать, «там» является естественным условием существования.
С крестом и гранатой
Для военных очень важно то, насколько священник вовлечен в армейскую повседневность. Не только «теоретически» разбираться в военном деле, но и жить с военными общей жизнью — вот что от него требуется. И главное даже не в том, что батюшка ест с солдатами из одного котла, участвует в перевязке раненых, раздаче пищи и медикаментов местному населению, а в том, что он так же рискует собой, так же испытывает страх смерти и пытается его преодолеть. Вот это и сближает. Наверное, таков идеал семейной жизни, когда отец ни в чем не показывает своей обособленности от сына, ведет себя с ним на равных и при этом старается поднять его до того уровня понимания, который уже дала ему жизнь.
Военный священник в проповедях и беседах с «личным составом» делает акцент на жертвенной любви до смерти, забвении своей воли, взаимовыручке. По большому счету проповедь на ту же тему он может произнести в любом городском или сельском храме. Но в армии его голос может иметь вес, только если он подкреплен делами. Если говоришь о жертвенной любви до смерти, будь готов умереть; если трусишь — постарайся преодолеть страх. А страх смерти на войне присутствует неизбежно: «Люди, которые не имеют страха, сумасшедшие, их самих бояться надо», — считает отец Димитрий. Но когда сталкиваешься со смертью лицом к лицу, этот страх отступает или вытесняется конкретными мыслями о том, что нужно делать в этой ситуации, и беспокойством за тех, кто рядом.
Лучше всего важность военных священников понимают... боевики. Голова отца Парфения была ими оценена в долларов. Поэтому иеромонаха решили снабдить гранатами, чтобы в случае попадания в засаду, он мог подорвать себя и не сдаваться в плен. «Я бы без сомнения дернул чеку, — говорит отец Парфений, — и парочку боевиков с собой бы забрал». Говорит он это, поверьте, без всякой бравады. Надо — так надо! Назвался груздем — полезай в кузов. Хочешь быть воином Христовым — научись бороться с самолюбием так, как это делает русский солдат.
Тимур Щукин
