Благодарю Бога за то, что Он не вычеркнул меня из книги жизни
Если бы я не был в армии, не участвовал в войне, возможно, и священником бы не стал. Хотя рос я в верующей, очень благочестивой семье: мой дедушка был церковным старостой, меня заставлял читать в храме, петь на клиросе. Но в юности у меня были другие увлечения: техника, особенно радио. Знал морзянку, до сих пор она у меня в голове. Это меня и спасло, когда в армию призвали.
А произошло это в 1944 году. У меня был последний год рождения,
1926-й, который брали на войну:
1927-й уже не брали. Недолго учили, как воевать — владеть автоматом, карабином, ручным пулеметом, — а потом отправляли ближе к фронту. Весь эшелон построили, и приехали «купцы», как их называли (офицеры, которые отбирали солдат для пополнения частей). Раздался вопрос: «Кто знаком с радиосвязью?» Я никогда вперед не вылезал, но и позади не был. Не первым, но сказал: «Я знаком». Спрашивают: «Что знаешь?» — «Азбуку Морзе». — «Какую радиоустановку?» — «Виктория-101». Она в то время у нас была на вооружении, американская, в «студебеккеры» ее монтировали. Мой папа в свое время сдавал комнату военным радистам, и они давали мне с этой «Викторией» баловаться. Сначала я им помогал: при передаче радиограмм крутил ручку динамо-машины. А они за это говорили: «Слушай, что хочешь, только Би-Би-Си не лови...»
Ну, я и назвал эту «Викторию». Так я попал в радисты, в
70-й отдельный Витебский батальон связи, прикомандированный к
26-й Сталинской дивизии. А если бы не эти мои довоенные умения, отправили бы меня в пехоту, в маршевую роту, солдат которой называли «смертниками». Стрелять кое-как учили, а потом младшие командиры цинично говорили: «По-пластунски сами ползать научитесь, когда пули и мины над головой засвистят». Среди тех, с кем я обучался и кто потом оказался в пехоте, всего несколько человек остались в живых!
Про веру свою тогда в армии надо было молчать. У меня крестик в гимнастерке был зашит, иконка была, текст
90-го псалма... слава Богу, никто никогда меня не обыскивал. Молитвы я знал на память, поэтому молился утром про себя, а на ночь — сделав «палатку» из одеяла... на гроб изнутри было похоже.
Нас, радистов, берегли, к фронту особо близко не подпускали, однако в 1945 году я был ранен в ногу. Из-за этого был признан нестроевым и в январе 1947 года получил возможность демобилизоваться. Начал собирать документы в институт в Могилеве: туда фронтовиков принимали без экзаменов. Мой дедушка получал «Журнал Московской Патриархии», оттуда он узнал и мне подсказал, что в сентябре в Минске открывается Духовная семинария. Я документы в семинарию и подал. И, благодарю Бога, был принят воспитанником первого класса в Минскую Духовную семинарию, которая находилась в Жировицком монастыре. Окончил семинарию, а потом Ленинградскую Духовную академию по первому разряду. Прослужил в Князь-Владимирском соборе 35 лет, а в 1995 году указом митрополита Иоанна (Снычева) был назначен настоятелем в Спасо-Парголовский храм, где служу до сих пор. Ежедневно сугубо благодарю Господа Бога, что Он не вычеркнул меня из книги жизни, и вот мне уже 84 года, а служу я у Престола Божия 59 лет.
Священники — соль земли, они, конечно, должны иметь жизненный опыт. Но нужно ли всем священникам служить в армии? Не знаю. В безбожные времена всех священников призывали, а сейчас насильно никого не берут. И если будущий священник чувствует, что этот опыт ему на пользу пойдет, почему нет? Армия — настоящая школа жизни. Раньше вообще считалось, что каждый мужчина должен в армии служить, там и гражданскую специальность хорошую можно получить.
Когда видел смерть, особенно остро начинаешь понимать ценность жизни, которую каждому из нас дал Господь как самый великий дар.
Протоиерей Михаил Сечейко,
настоятель Спасо-Парголовского храма в Шувалове
Война — не то, чем можно гордиться
Говорят, на фронте проявляются лучшие человеческие качества. Вынужден возразить. Мой, хотя и не очень большой (всего лишь полтора года), боевой опыт говорит о том, что на войне у большинства людей проявляются все качества, но, к сожалению, худшие — с особой силой.
Почему? Потому что война противоестественна. Она противоречит Божественному замыслу вообще и нашей человеческой природе в частности. Война для любого думающего христианина — это всегда беда, а уже потом подвиг или преступление ( в зависимости от политического контекста). Война — это не то, чем стоит гордиться. Печалиться — да, стыдиться — может быть, каяться — наверняка, молиться — бесспорно, но гордиться — едва ли.
В 19 лет я в составе войск Советской армии попал на Афганский фронт. Был я тогда человеком крещеным, но абсолютно нецерковным. Сейчас могу сказать: «И слава Богу!» В армии атеистического государства «вечными» вопросами солдатскую совесть особенно не обременяли; это было своего рода «хорошим тоном», как в годы Второй мировой войны («А если кто больше фашистов загубит, никто с вас не спросит, никто не осудит»), так и в локальных международных конфликтах, в которых участвовал Советский Союз после 1945 года.
Вот и мне, простому советскому парню без серьезного морального стержня в душе, пришлось сталкиваться и соглашаться вначале в учебных, а затем и в боевых частях с такими отвратительными вещами, с которыми убежденному христианину пришлось бы однозначно бороться. Хоть как-то протестовать. и, может быть, погибнуть. Если я понимаю, что война ведется хищнически, но вырваться из нее не могу, то, как христианин, должен предпочесть быть убитым, в том числе и по приговору трибунала: лучше быть жертвой своих — виноватых, нежели палачом чужих — невиновных. Но тогда я был только тем, кем был. Поэтому сейчас в этом моем специфическом «слава Богу!» присутствует не только радость за сохраненную жизнь, за шанс покаяться в грехе «юности и неведения моего», но и благодарность за то, что я не подвергся суровому духовному испытанию в таком юном возрасте.
Да, мужчинами, активно защищающими добро, в том числе и силой оружия, не рождаются, а становятся. Но только если в армии их учат именно этому. В противном случае армия может сильно покалечить любую человеческую психику даже в условиях мирного времени, что уж говорить о войне. К сожалению, именно это происходило и продолжает происходить в наших Вооруженных Силах.
Свой индивидуальный армейский опыт я оцениваю скорее как положительный. Я стал крепче, самостоятельней, в чем-то умнее, но это никак не связано с силой моего духа, энергией и стойкостью характера. Напряжение «градусом выше» — и все бы рухнуло. Просто Бог уберег, да мама сильно молилась... Но, называя это чудом Божиим, я не хочу просить Бога о таком же чуде для своего сына, я не хочу для него такой армии, как моя или как та, в которой и по сей день российский солдат унижен и бесправен. Конечно, как христианин, я буду учить и готовить сына к жертвенности, к жертвенности широкой: внутренней, внешней, всякой, кроме одной — бессмысленной...
Нужно ли будущим священникам служить в армии? Мне кажется, должна быть альтернативная служба для всех желающих. Христианин должен пытаться улучшить любое место, в которое попадает. Но если будущий пастырь хочет таким образом проверить себя, пусть попробует. Другое дело, что мало кто знает о своих подлинных возможностях, дерзкая решимость может и разочаровать. С креста сходить не надо — это точно, а вот стоит ли напрашиваться? В конце концов, если речь идет просто о службе в армии, почему бы и нет? Но если о боевых действиях — никому бы не советовал.
Я совершенно не горжусь тем, что был на войне, не состою ни в одном из обществ современных ветеранов. Потому что именно война — самое яркое переживание ветеранов в этих кругах. А я священник, для меня это не так.
Тот же вывод напрашивается и о Великой Отечественной войне, вокруг которой власти уже много десятилетий пытаются сплотить российское общество. Я уважаю и молитвенно почитаю память павших воинов-соотечественников. Но в глубине души мы все понимаем, что даже победоносной войной так долго жить и гордиться просто не стоит. Но что же делать, если всем остальным, естественно-человеческим, жить и гордиться в России пока просто не получается...
Протоиерей Евгений Горячев,
настоятель храма святителя Николая в Шлиссельбурге
Мужчина должен охранять семью, мир, государство
К перспективе службы в армии я относился спокойно, считал, что надо исполнить свой долг. Был невоцерковленным. Оцениваю свой армейский опыт как положительный — именно в армии я начал много читать Священное Писание, появился активный интерес к вере. Но к Богу я пришел позже, потому что... не знал, что нужно делать, а научить было некому. Очень хорошо, что сейчас в армии появились священники: многие солдаты и пошли бы в церковь, да стесняются.
В последнее время принято считать, что в армии лучше не служить. Пугают всем подряд: от неуставных отношений до плохого питания. Мне кажется, это во многом искусственно раздутая истерия: сбежал, например, кто-то из части, и это расписывают не как из ряда вон выходящее событие, а как типичный случай. В современных СМИ плохие новости котируются куда больше, чем хорошие. У молодежи пропадает понятие патриотизма, любовь к Родине считается чем-то ненормальным. К тому же современные молодые люди к армии не готовы ни физически, ни морально: сидит парень целый день за компьютером, играет в игру-стрелялку, а в армии все по-другому... Дошло до того, что в военные училища стали брать девочек, потому что мальчики туда идти не хотят. Скоро девочки будут служить в армии, а мальчики — сидеть дома с детьми. Как-то забылось, что мужчина должен охранять семью, мир, государство.
Могут сказать, что у меня особая армия была: я служил в Президентском полку. Особая в том смысле, что мы должны были уметь все делать хорошо: бегать — значит бегать, стрелять — значит стрелять, знать Устав назубок. Но никаких улучшенных бытовых условий у нас не было.
Что касается дедовщины, то, конечно, в армии бывают проблемы взаимоотношений: сталкиваются люди самого разного культурного уровня. В каком-то смысле это неизбежно, но вовсе не значит, что из армии ты непременно вернешься инвалидом или попытаешься там покончить с собой. Суицида на «гражданке», я уверен, гораздо больше.
Когда я учился в Богословском институте, в качестве практики посещал воинскую часть. Мне потому и предложили идти туда, что я служил в армии. Солдаты относились ко мне с уважением: они знали, что я из того же котелка черпал, как говорится. Да и офицеры первым делом поинтересовались, служил ли я сам. Поэтому, если священник, окормляющий воинскую часть, имеет собственный армейский опыт, это только плюс.
Кстати, солдаты подходили ко мне с обычными вопросами: одни хотели узнать, как креститься, другие — как исповедоваться, третьи спрашивали, как помочь пьющему родственнику... Никто не говорил: «Что мне делать? Меня бьют, обижают!»
Да, патриотизм вышел из моды... Сейчас любят говорить: раньше Советский Союз был, пропаганда, поэтому все Родину любили. Но в
1994–1996 годах, когда я служил, Советского Союза уже не было. А я любил и люблю свою страну, где живут мои родные, где я сам живу!.. Примерно так думали и ребята, с которыми я служил.
К сожалению, немногие сейчас говорят о любви к Родине. Однако история наша полна примеров патриотизма и в самые трудные для страны периоды. Значит, есть надежда о его возрождении и в наше время.
Диакон Роман Прыгунков,
клирик храма великомученика Димитрия Солунского в Коломягах
Записала Татьяна Кириллина
Иллюстрации: Юлия Нурмагамбетова
