Библейская Фамарь, обманувшая патриарха Иуду и родившая от него двух детей, появление на свет которых было ознаменовано чудом, до сих пор остается одним из самых загадочных персонажей Ветхого Завета. И неудивительно. Благодаря тонкому женскому уму и житейской смекалке она не только стала членом семьи богатого домохозяина, но и вошла в историю человеческого спасения. Кем же была эта девушка?

В родословии Христа, приведенном евангелистом Матфеем, упоминаются четыре женщины: Фамарь, Раав, Руфь и «бывшая за Урией», то есть Вирсавия. И первая, пожалуй, самый противоречивый из них и самый интересный персонаж не только библейского повествования, но и церковного Предания. Чем замечательна именно эта героиня? Почему в первых строках евангельского текста звучит ее имя, а не прародительницы Евы, Сарры, которой Бог даровал радость материнства по вере ее мужа, прекрасной Рахили или хитроумной Ревекки?

Присутствие того или иного мужчины в родословии Христа не означает, что данный персонаж обладал особыми душевными или духовными качествами. Например, о большинстве иудейских царей, упомянутых в генеалогии, нельзя сказать, что они были образцами нравственности или мудрости. Другое дело женщина. Если она попала в список предков Господа, то только за определенные «заслуги». За какие же? Чем отличилась Фамарь? Ведь с точки зрения христианской морали она совершила явно неблаговидный поступок! Чтобы разобраться в этом, обратимся сначала к евангельскому тексту

Почему о женщинах упоминает только Матфей?

Родословие Христа в версии евангелиста Луки (Лк. 3, 23-38) существенно разнится с родословием, составленным евангелистом Матфеем (Мф. 1, 1-17). Во-первых, в отличие от последнего, Лука возводит генеалогию Христа не к Аврааму, а к Адаму и его Творцу, то есть охватывает историю не только еврейского народа, но и всего человечества. Во-вторых, если список предков от Авраама до Давида практически идентичен в обеих версиях, то от Давида до Христа, напротив, содержит всего четыре общих имени. Это обусловлено тем, что Матфей ведет род Христа через наследника Давида Соломона, то есть по линии царского рода, тогда как Лука — через малоизвестного сына царя-песнопевца — Нафана. Наконец, в то время как Лука перечисляет предков только Иосифа Обручника и только мужчин, Матфей упоминает несколько «посторонних» персонажей и среди них — женщин.

Последнее можно объяснить тем, что евангелисты брали за основу различные ветхозаветные генеалогии, где в некоторых упоминаются особенно замечательные женщины, а в других — нет. Однако важно отметить, что оба списка предков Христа — это не родословия в обычном смысле, поскольку формально они являются двумя версиями генеалогии Иосифа. Поэтому и в случае стремящегося к точности фактографии Луки, и в случае менее строгого Матфея составленные ими родословия имеют не историческое, а богословское значение. Значит, и присутствие женских имен оправдано именно богословскими соображениями.

Для Луки было важно подчеркнуть вселенский характер боговоплощения: от внутреннего единства человеческого рода и до единства его с Богом, что и было целью творения и осуществилось в рождении Христа. 77 имен генеалогии евангелиста Луки символизируют 11 недель всемирной истории, а 12 неделя — это завершение и цель исторического процесса — Иисус Христос. Парадоксально, что скрупулезного историка Луку вообще не интересует в генеалогии историческая конкретика и, в частности, — судьба еврейского народа: не считая Соломона предком Христа, он явно полемизирует с иудейской мессианской концепцией этого наследника Давида как прообраза Христа (ср. Деян. 7, 47-53).

Евангелист Матфей ставит перед собой иную задачу. Он показывает, как замысел Бога о соединении с человеком осуществляется в конкретном народе и в конкретных личностях. Поэтому он указывает на самые значительные эпизоды еврейской истории: разделение на 12 племен (1, 2), возникновение монархии (1, 6) и вавилонский плен (1, 11-12). Желая продемонстрировать, что монархическая идеология именно этой нации была предвестием рождения Иисуса из Назарета, Матфей ведет родословие Христа через законного сына Давида Соломона, живого и деятельного образа грядущего мессианского царя (Пс. 71). Евангелисту важно показать, что Промысл Божий взаимодействует со свободной волей конкретных героев еврейской истории, которая началась благодаря тому, что Авраам нашел в себе силы на ничем не обусловленный поступок, и закончилась (не хронологически, а метафизически) — свободным выбором Богородицы. По той же причине евангелист включил в родословие женщин. Они являются предшественницами Богородицы в том, что их волевые поступки изменили ход истории богосозданного народа.

Что говорит Библия

Евангельский текст гласит: «Иуда родил Фареса и Зару от Фамари; Фарес родил Есрома...» (Мф. 1, 3). Кроме Фамари, здесь звучит имя еще одного «лишнего» героя — Зары. Его присутствие, казалось бы, сложно объяснимо с точки зрения общей историософской установки Матфея. Действительно, аналогичные персонажи (вроде Измаила или Исава) — личности, на первый взгляд более значительные, но они в списке Матфея отсутствуют. Для чего же здесь упомянут Зара, который только тем и известен, что он родился? Впрочем, не стоит забегать вперед.

38-я глава Книги Бытия повествует о хананейской девушке, которую патриарх Иуда взял в жены для своего первенца Ира. После того как Ир за свои грехи был умерщвлен Господом, Иуда повелел своему среднему сыну Онану продолжить род старшего брата. Однако Онан не исполнил повеления отца, и его также постигла Божья кара. Когда Иуда попытался уберечь младшего сына Шелу от «несчастливой» партии, Фамарь решила прибегнуть к хитрости. Притворившись блудницей, она вступила в связь со своим свекром, который к тому времени и сам овдовел. Через три месяца стало известно, что Фамарь беременна. Иуда, узнав об этом, приказал ее сжечь. Однако девушка открыла ему правду, и патриарху пришлось признать свою ошибку: Фамарь должно было отдать в жены младшему сыну. Девушка ждала двойню. Во время родов случилось так, что из утробы показалась рука одного из младенцев, и повитуха повязала ее красной нитью в знак первенства. Однако Зара, младенец с красной нитью на руке, уступил первенство Фаресу, который стал предком Давида, а значит, и Христа (Быт. 38, 6-30).

Продолжение рода во исполнение воли Божией

Современные комментаторы, рассматривая данный «прецедент» в свете правовых норм Пятикнижия, некоторые из которых, видимо, бытовали среди народа Божия и ранее (Быт. 26, 5), видят в этой истории своеобразную юридическую коллизию. Иуда приказал предать Фамарь смерти в соответствии с тем законом, который предписывал покарать неверность невесты в течение помолвки (Втор. 22, 13-21). Однако оказалось, что поступок смелой девушки подпадает под совсем другую норму — по предписаниям Книги Левит сожительство свекра и невестки наказывалось смертью не только для женщины, но и для мужчины (Лев. 20, 12; ср. 18, 15). Последнее обстоятельство, видимо, подействовало на Иуду. Однако он был радикальнее в перемене своей позиции. Он не объявил себя неправым наравне с Фамарью, а признал грех только за собой, при полном оправдании будущей матери Фареса и Зары. Почему? Мнимая блудница стремилась не преступить право, а защитить его, принуждая Иуду к исполнению не только своей обязанности (Втор. 25, 5-10; ср. Мф. 22, 23-27), но и своего обещания (Быт. 38, 11). Фамарь добивалась законного левиратного брака, который гарантировал бы ей не только продолжение рода покойного мужа, но и социальную и юридическую защищенность (ср. Руфь 3). И она добилась «простого женского счастья»: впоследствии «дом Фареса» считался образцом семейного благополучия (Руфь 4, 12).

Однако автор Книги Бытия вовсе не преподносит историю Иуды и Фамари как только житейский, бытовой рассказ. Наряду с патриархом, его детьми и прочими родственниками, в повествовании действует Сам Бог, наказывающий Ира, Онана и Иуду, преступающих Его волю, и награждающий чудесным потомством Фамарь — единственную, кто эту волю распознал. Описание чудесного рождения Фареса и Зары дает понять, для чего Фамарь совершила свой поступок. Она надела покрывало блудницы, чтобы младенец с красной нитью на руке уступил первенство младшему брату. Фамарь и Зара — каждый по-своему — осуществляли замысел о продолжении рода, творимого из «подручного материала» самим Богом. Знали ли эти «сотрудники» Божии, в чем состоит этот замысел? Библейский автор об этом умалчивает. Однако история Иуды и Фамари на этом не заканчивается. Их образы продолжают жить в толкованиях последующей интеллектуальной традиции.

От блудницы до праведницы

В иудейской литературе мы не находим ни малейшего осуждения поступка Фамари. Например, Книга Юбилеев (II век до н.э.) считает, что вина лежит прежде всего на жене Иуды. Будучи хананеянкой, она препятствовала своим детям строить полноценные семейные отношения с Фамарью, которая была иноземкой — «дочерью Арама». Поэтому, считает неизвестный автор, у Ира не было детей и он умер, наказанный Господом, а Шела долго оставался холостым: и не Иуда, а именно его жена препятствовали браку младшего сына с Фамарью. Вина Иуды, с точки зрения Книги Юбилеев, не так велика: он совершил прелюбодеяние по неведению, искренне раскаялся, долго просил Господа простить его и не делал более ничего противозаконного. В другом тексте II века «Завете двенадцати патриархов» мы находим уже оправдание Фамари, хотя и довольно двусмысленное. Книга сообщает о том, что по некоему ханаанскому обычаю вдова должна была некоторое время после смерти супруга «сидеть блудницей у городских ворот», что и делала Фамарь. Иуда, опьяненный вином, не понял, кто перед ним, и потом признал, что «не лукавила она, взяв у другой женщины (т.е. блудницы) этот знак», и что все происшедшее совершилось по воле Божией. Невинность Фамари особенно отчетливо высветлена на фоне незадачливого свекра и все той же злокозненной жены Иуды, которая не только запрещает Шеле жениться на Фамари, но и находит ему другую партию.

В новозаветное время в I в. н.э. мы обнаруживаем еще более уважительное отношение иудейского богословия к нашей героине. Псевдо-Филон в своих «Библейских древностях» передает речь отца Моисея Амрама. Он обращается к израильскому народу, напуганному угрозой фараона убить всех еврейских мальчиков, а девочек отдать в жены египтянам, с призывом не отступать от воли Божией и продолжать зачинать и рожать детей, подобно матери Фамари, которая вступила в связь с Иудой не ради блуда, а от нежелания отделиться от народа Божия. Отец Моисея приводит якобы сказанные Фамарью слова: «Лучше мне умереть из-за общения с моим свекром, чем иметь общение с язычниками». Речь Амрама и его призыв следовать примеру Фамари были угодны Господу, и Он сделал его отцом спасителя народа — Моисея. Последний в эллинистической иудейской литературе был прообразом Мессии. Интересно, что младенец Иисус в первых главах Евангелии от Матфея — это «Новый Моисей» израильского народа. И, возможно, что Фамарь присутствует в евангельском тексте в качестве не столько физиологического, сколько духовного предка Его отца — «Нового Арама» Иосифа.

От праведницы до пророчицы

Образ Фамари в иудейском предании обогащался все новыми чертами. Причем, как правило, положительными. Так, раввины Вавилонского Талмуда задаются вопросом: «Не лучше ли человеку быть преданным огню, чем публично смутить ближнего?» И отвечают: «Надо брать пример с Фамари, ибо она сокрыла, что ждет ребенка от Иуды, даже под угрозой сожжения». В другом толковании утверждается, что «всякая девушка скромная в доме своего свекра заслуживает того, что от нее произойдут цари и пророки». И образцовой невесткой объявляется... Фамарь, которая из смирения покрыла себя покрывалом. Талмуд также уподобляет ее Аврааму, поскольку Фамарь, как и праотец, «святила имя Господне через управление домом». В агадическом толковании на Книгу Бытия «Берешит Рабба» (IV век) Фамарь предстает потомком благочестивого Сима (Быт. 9, 23) и тем самым противопоставляется окружающим Израиль жителям Ханаана (потомкам Хама). По словам иудейского толковника, она, зачав от Иуды, пророчески возвестила всем, что положила начало мессианскому роду.

Это возвышенное представление было воспринято и полемически переосмыслено святым Ефремом Сириным, известным своими литературными баталиями с авторитетами иудаизма. Его Толкование на Книгу Бытия составлено практически в то же самое время, что и «Берешит Рабба». Как и еврейский трактат, оно содержит своеобразное для христианского автора учение о том, что Фамарь пророчески предузнала и даже «возлюбила» Того, кто должен произойти от нее, и ради этого сознательно пошла на нарушение юридических и моральных норм своего общества. Святой Ефрем излагает явно апокрифическую версию событий. Фамарь рассудила, что ни воздержание, ни даже брак с Шелой не позволят ей получить сокрытое в еврейском народе благословение. Тем самым она могла приобрести его, только вступив в брак с Иудой. Однако она опасалась, что тот, распознав это намерение, предаст ее смерти. Поэтому Фамарь просила у Бога, чтобы патриарх сам «вошел к ней». Так и случилось. Пока она стояла на молитве, рядом с ней оказался Иуда. Фамарь в испуге накинула на себя покрывало, но затем поняла, что это и есть Божие знамение, о котором она просила. Она оказалась праматерью Господа, оставаясь вдовой, и тем самым показала, что желала познать не мужа, а «Ходатая, имеющего по преемству произойти чрез нее».

Все-таки блудница?

Точка зрения святого Ефрема тем более удивительна, что Отцы Церкви в целом довольно прохладно относились к Фамари как историческому персонажу. Например, Тертуллиан, рассуждая о том, сколь пагубно для женщины увлекаться внешними украшениями, ссылается на разбираемый нами эпизод Книги Бытия. По его мнению, Иуда заключил о роде занятий Фамари из ее внешнего вида: она была красиво одета и богато украшена. Римский апологет с некоторой иронией подчеркивает: «Опыт вскоре показал ему, что он не ошибся». Другой латинский писатель — Блаженный Иероним — впервые высказывает мысль о том, что Матфей включил в родословную Христа четырех женщин именно потому, что они были грешницами. По мнению Иеронима, евангелист тем самым подчеркивает, что Господь воспринял нашу природу целиком со всеми ее болезненными искажениями.

Эта точка зрения, насколько можно судить, стала расхожей в христианской письменности. Ее придерживался такой великий отец Церкви, как Иоанн Златоуст. Последний приводит несколько аргументов в пользу включения грешниц в генеалогию. Во-первых, если обычному человеку свойственно скрывать свое недостойное происхождение, то для Богочеловека это невозможно. Во-вторых, если Христос не устыдился быть распятым, почему он должен стыдиться своих предков — и то и другое показывает его безмерное человеколюбие. В-третьих, Христос тем самым учит нас, что нужно думать не о достоинстве предков, а о собственном благочестии. Наконец, присутствие грешников в родословии говорит о невозможности для человеческого рода самому победить грех и, следовательно, вопиет о необходимости пришествия Христова. В целом Иоанн Златоуст, как и многие другие христианские писатели, полагает, что не стоит торопиться осуждать поступки тех людей, через которых Бог производит нечто полезное для нашего спасения.

Образ Церкви

Однако библейский герой — это не только исторический персонаж. Для христианских авторов, прибегавших к аллегорическому методу толкования, Фамарь была еще и символом... Церкви. По мнению святого Кирилла Александрийского, история мнимой блудницы является прообразом обращения к Богу язычников. Бог («Иуда») после духовной смерти первой и законной жены, то есть еврейского народа, соединяется с блудницей — церковью языческой, «крайне одичавшей от эллинских обычаев и установлений». Схожее толкование можно найти в «Вопросах и недоумениях» святого Максима Исповедника. По его мнению, в 38-й главе Книге Бытия иносказательно повествуется о том, что Господь Иисус Христос, направляясь к «погибшим овцам дома Израилева» (Мф. 10, 6), свернул с пути, чтобы спасти церковь языческую, соединился с ней и даровал «трость, перевязь и перстень, то есть смерть на кресте, благочестивое понятие о сущем и благодать Духа. Проще говоря, деятельное, природное и богословское знание» (перевод Г.И. Беневича).

Писатель II века святой Ириней Лионский, полемизируя с ересью гностиков, которые противопоставляли Ветхий и Новый Завет, говорит, что многие библейские образы (и в частности история рождения Фареса и Зары) свидетельствуют скорее в пользу единства Заветов. Так, по мнению Иринея, Фамарь символизирует веру «Авраама и прочих праведников, угодивших Богу прежде обрезания», от которой произошли два народа: народ благодати (новозаветная Церковь), должный выйти на историческую сцену первым, но на время уступивший первенство народу Закона (евреям). В определенное время старший народ выступит из тени своего младшего брата и будет опознан по красной нити, то есть по вере патриархов и крестной смерти Спасителя. Трактовка Иринея Лионского получила довольно широкое распространение: ее придерживались наиболее известные православные экзегеты — Иоанн Златоуст и Феофилакт Болгарский.

Кем бы ни была «историческая» Фамарь — хитроумной арамеянкой, стремящейся во что бы то ни стало обзавестись семьей, или мудрой пророчицей, как ее изображает Ефрем Сирин, надо помнить, что над ней, словно стремительное и величественное солнце Палестины, поднимается лик родившегося Спасителя мира, освящая все пространство истории еврейского народа. Именно в Его свете христианские писатели древности старались оценивать поступки библейских персонажей. И первым из них был евангелист Матфей, который по неизвестным нам до конца (надо смириться с этим) соображениям включил в родословие Спасителя девушку, чьи помыслы навсегда останутся покрытыми покрывалом тайны.

Тимур Щукин
Иллюстрации: Юлия Нурмагамбетова