Для этих ребят в вере важна практичность. Догматические вещи: от кого и как Святой Дух исходит — им совершенно неинтересны. Исходит ли Он вообще и будут ли сегодня бить табуреткой по голове — вот то, что их по-настоящему волнует. Им нужно удостовериться, что молитва — это не пустые слова, Бог существует реально...

Виктор Бендеров,
руководитель изостудии при храме св. мч. Иоанна Воина Колпинской воспитательной колонии:

Все началось с того, что я написал несколько икон для храма Иоанна Воина в колпинской колонии, о преподавании там живописи я и не думал. Эта идея пришла в голову протоиерею Александру Степанову. Действительно, не будешь же «всухомятку» рассказывать детям закон Божий? Так 12 лет назад в помещении трапезной рядом с церковью появилась изостудия, с тех пор я раз в неделю езжу туда, в колонию.

Занимаются в студии не более 10 человек одновременно: важна камерность общения. С другой стороны, тяжело отказывать, когда желающих больше, они обижаются. Ведь ребята попали в колонию из-за того, что они — недолюбленные, никто по-настоящему не обращал на них внимания. Мы пытаемся это восполнить, чтобы они немного отогрелись. Рисование направлено на то, чтобы дать опыт радости. Подобное познается подобным, Бог — Творец, Художник мира, и ощущение творчества помогает детям прикоснуться к чему-то новому, неизведанному.

Сначала мы ездили компанией от нашего прихода. Две медсестры осматривали ребят в медкабинете, мазали зеленкой царапины, я выдавал витамины (потому что больше ничего не умею). Помню, как нашел первого ученика: зашел в отряд и спросил одного паренька, хочет ли он рисовать. Он согласился, рисовал часа два, а потом пришли наши сестры, и он спросил, можно ли к ним подойти. Оказалось, он весь в ужасных чирьях, непонятно, как он мог при этом рисовать!

Ребятам важно, чтобы их отдельно от всех посмотрели: не просто туловище, а и в глаза бы заглянули, увидели в каждом — живого, ребенка. В колонии находятся подростки от 14 лет до 21 года, но, несмотря на возраст и совершенные преступления (некоторые сидят за убийство), они все — дети. Один мальчик мне сказал: «В моем возрасте никто к Богу не приходит, только в тюрьме». Конечно, он имеет в виду только свой круг общения...

Перед сотрудниками колонии неудобно, потому что мы им ничего не несем. Идем мимо них к детишкам, которые, в общем-то, преступники... Хотя это не ощущается, мне в колонии в обществе десяти парней спокойнее, чем на улице. Там все видно и все ясно. Что они могут мне сделать? Тех, кто не хочет со мной общаться, я не заставляю. И не вызываю их по списку; мне кажется, лучше, когда они сами находят возможность прийти в храм и на занятия. К сожалению, только единицы из них остаются на связи с нами после выхода из колонии... Один мальчик нашел меня через полгода. Он рассказал, что делал на воле все, что хотел (об этом они все мечтают в заключении), но самым лучшим событием в его жизни были наши беседы в колонии. Хотя потом он все равно канул куда-то и больше не приходил... Я верю, что они рано или поздно выберут дорогу к Богу. Другое дело, что они хотят и другие пути испытать, стремятся жить более просторно, чем предлагается, но вместе с тем им есть куда вернуться. Словно они получили прививку творчества молитвы. Живопись — это не главное. Я им все время повторяю, что живопись их не спасет и большинству не пригодится, а молитва...

Мне приходится их учить молиться. Там такие ужасы и проблемы, что я не могу сказать: «Деточка, возможно, тебя сегодня вечером будут избивать, но сейчас пока давай смешаем желтую краску с красной, что получится? Оранжевый!» Это же нелепость. Я им отчетливо говорю, что рисование — всего лишь разгон, взлетная полоса, чтобы они научились самому главному творчеству — молитве. Большинство боятся рисовать, потому что выйдет плохо. Им важно объяснить: «Не будет хорошо, пока не будет хоть как-нибудь. И ты должен начать делать, творить, как можешь. Бог смотрит на помыслы, а не на дела. Дела всегда будут плохие. Есть карандаш, но есть и стирательная резинка! Ты начинаешь делать добро, но оно может не получиться, а может и выйти зло. Бог направляет в нужное русло наши несовершенные дела».

Важно дать им почувствовать радость и красоту творчества. Многие дети талантливы от природы, но они сами могут такое нарисовать... Тюремные псевдоромантические образы — например, роза в колючей проволоке. Точно так же, если человек будет сам молиться, как он хочет, вне традиции Церкви, то ему и в голову не придет, о чем надо бы попросить у Бога и к чему стремиться. Ребята нуждаются в учителе, который направит их в нужное русло. Приходил один парень, наркоман, на лице у него была написана тоска, мне хотелось подарить ему отдушину, тихую гавань. Мы начали рисовать: маяк, теплое море, фрукты на столе... Потом он начал сочинять стихи. Так радостно видеть, как меняются лица у ребят во время занятий. Они приходят с клеймом уныния и депрессии, отчуждения. А потом начинают оттаивать... Для меня драгоценно это замечать; жалко, что никто, кроме меня, этого не видит. Красивые рисунки — это побочный продукт; главное, как меняются их авторы.

Чаще всего мы рисуем натюрморты и пейзажи, но бывает, что они хотят и что-то церковное изобразить. Один парень, совсем новичок, очень хотел нарисовать икону. Я нашел выход: давай рисовать натюрморт с иконой. Раз есть в человеке дерзновение, считаю, надо ему дать возможность его реализовать. Тем более я по себе знаю, что написание иконы дает силы. Я же не мог ему сказать: ты не готов. А кто готов? Кто из нас может образ совершенного Бога написать?.. Если его душа растет на иконе, пусть пишет, а я буду стараться помочь.

Я понимаю, что для них я — чудак. Они всматриваются в меня, спрашивают: «А вы деньги за это получаете? У вас что, своих детей нет?» С другой стороны, радостно, что я не один сюда приезжаю, они видят и других «чудаков»: один в футбол с ними играет, другой лечит, третий цветы выращивает для церкви... И вроде мы все инопланетяне, но умеем радоваться жизни. Они видят нечто общее между нами. Горе этих детей в том, что они не встречали раньше нормальных людей.

Отчасти из-за доверия ко мне ребята приходят и на службу в храм. Тонкий момент: важно взвешивать их силы. Для одного подвиг — зайти в храм и поставить свечку. А другой уже готов причащаться. Один парень в течение трех лет на каждой службе причащался, а службы здесь раз в месяц.

Сделать количество причастников больше совсем нетрудно, они в этом смысле беззащитны перед нашим влиянием, но будет ли это их осознанным выбором? Мы рассказываем, чем мы живем, что для нас исповедь, причастие. Призывать каяться этих ребят бесполезно. Не потому, что не в чем, а потому, что они не видят образа, к которому можно было бы стремиться. Покаяние — это обращение к Богу. Но Его сначала надо почувствовать, чтобы увидеть свой грех, а не наоборот. Нельзя их этими словами «плющить»: покайтесь, смиритесь...

Зачем мне нужна эта студия в колонии? Мне интересно. Когда сам радуешься, то можешь этим поделиться, умножаться в радости. Мне стыдно, что я прожил до 30 лет словно в параллельном мире, не думая, что есть ребята с такой судьбой, что можно в 18 лет не уметь читать и писать. Для меня вскрылся слой жизни, который раньше я знал только по книгам. Это счастливая возможность, что я могу этим детям что-то дать из того, чему меня научили.

Записала Ирина Левина
Фото: Станислав Марченко
Рисунки из архива Виктора Бендерова