Примерно пятая часть евангельского текста посвящена чудесам божественного врачевания, изгнанию бесов и даже воскрешению мертвых. Не меньшее место отводится образам исцеления и в православном богослужении. Каков смысл приносящих выздоровление чудес? Как они связаны с нашей жизнью в Церкви?
Практически все религиозные лидеры заботились не только о душе своих адептов, но и об их телесном здравии. Одни использовали для этого доступные им средства медицины, другие прибегали к чудотворению. Казалось бы, Иисус Христос в этом отношении от них отличался мало. Однако взглянем на роль Иисуса как основателя религии в системе богословских взглядов христианской общины. Из того, какое положение занимает человек в социуме, следует не только его особая функция, но и мотивация всех его поступков. Господь не был проповедником отвлеченных идей. Он не учил тому, чего бы не знал Ветхий Завет, не изобрел каких-либо аскетических практик. Конечно, можно сказать, что Христос принес уникальное учение о Боге, но практически все новые идеи Он подкреплял ветхозаветными цитатами и аллюзиями. Главное в учении Христа — не набор богословских новаций, а Он Сам. И в этом радикальное отличие от любого другого религиозного лидера. Потому и цель социальной деятельности Иисуса Христа была совершенно иной, нежели у всех, кто был до и после него. Оттого и христианский взгляд на чудеса исцеления совершенно оригинален.
Нерасчетливое милосердие
Крайности в богословии — вроде поверхностной ловли в том месте, где большая рыба любит глубину. Дело не в том, что мыслитель идет неправильным путем (ловит не там), а в том, что промежуточную остановку принимает за пункт назначения. Опасно, размышляя о Христе, сводить Его жизнь к набору гуманных поступков и моралистических трюизмов о том, что человеку нужно помогать, невзирая на день недели (спор с фарисеями о субботе: Мф. 12, 9-14; Мк. 3, 1-6; Лк. 6, 6-11), а также национальность, религиозную и социальную принадлежность «пациента». Но плачевна судьба и противоположной точки зрения, что все поступки Христа имеют исключительно духовный, таинственный смысл. Если Господь был настолько чужд тому состраданию, какое испытываем мы, когда видим нищего или собаку с подбитой ногой, то Он воспринял человеческое естество не совершенным образом.
Что такое сострадание для нас? Душевный порыв, вслед за которым следует трезвое рассуждение, подсказывающее, стоит ли ему поддаваться. Может, не стоит поднимать пьяного бомжа, правильнее не опоздать на работу? Это рассуждение не возникает из пустоты, оно основывается на воспитании, общественных нормах, свойствах характера. Так эмоциональный порыв, не успевая родиться, гибнет в толщах предубеждений, которые мы принимаем за отрезвление. Но трезвость в принятии решений означает не только подавление вредных эмоций, но и бережное отношение к полезным, к которым, конечно, относится чувство сострадания.
Христос часто исцеляет приходящих к нему людей просто из сострадания, не получая никакой пользы для проповеди Евангелия, даже во вред ей. Ведь именно слава великого целителя сыграла роль в отречении от Спасителя еврейского народа, разочарованного тем, что чудеса исцеления, изгнания бесов и воскрешения мертвецов были не так многочисленны и не считались Иисусом средством привлечения максимального числа адептов. Целительные чудеса Христа ценны сами по себе: они не предполагают другой цели, кроме помощи конкретному человеку. Господь в своих поступках не расчетлив. Он и сам говорит об этом, резюмируя притчу о неверном управителе: «Сыны века сего догадливее сынов света в своем роде» (Лк. 16, 8). Он указывает на то, что житейская расчетливость не очень совместима со святостью. Нет такого прагматизма и у Христа. Мы не имеем евангельских свидетельств Его отказа хотя бы в одной просьбе об исцелении, и трудно предположить, что во всех этих случаях «пациентом» выполнялись какие-то особые требования Божественного Врача.
Вера — условие?
Некоторые известные эпизоды заставляют усомниться в последнем утверждении. Например, Господь неоднократно указывает на прямую зависимость исцеления от веры. "Вера твоя спасла тебя«‚ — с такими словами Иисус несколько раз обращается к разным людям. И большинство из них — «женщина, страдавшая кровотечением двенадцать лет» (Мф. 9, 20; Мк. 5, 25; Лк. 8, 43), прокаженный самарянин (Лк. 17, 16), слепой из Иерихона (Мк. 10, 46) — избавляются от своих болезней. Однако есть еще один эпизод, когда Господь прибегает к этой формуле. Речь идет о блуднице, которая «плача, начала обливать ноги Его слезами и отирать волосами головы своей, и целовала ноги Его, и мазала миром» (Лк. 7, 38). Здесь ничего не сказано о телесной болезни девушки. На мой взгляд, этот случай дает понять, что вера кровоточивой, прокаженного и слепого спасла их вовсе не от физических, а от духовных недугов. Да и разве толпы людей, преследующих Христа, чтобы получить избавление от телесных страданий, обладали твердой верой, покаянным умонастроением и страхом Божиим? Конечно, нет. Тело исцелялось у каждого просящего, а вот его душевное здоровье зависело от веры, покаяния и добрых дел.
Сострадание и смысл
Господь не был и легкомысленным добряком вроде философа Владимира Соловьева, который раздавал все деньги нищим и при этом по несколько месяцев не платил за гостиницу. Милосердие Иисуса не расчетливо, но и не бессмысленно. Эмоциональное сострадание, обогнавшее доводы разума, почти всегда попадает в ловушку бесконтрольности, и добрый порыв может оборотиться злом для другого человека. Если Соловьев отдавал деньги нищему, не заплатив хозяину гостиницы, тот в свою очередь не платил горничной.
Невозможно отпустить в свободный полет одну эмоциональную склонность и удержать остальные: за состраданием в открытую дверь обязательно ринутся самолюбование, желание сравнить себя с другими, которые прошли мимо и т. д. Всего этого нет в Иисусе. Он, конечно, не подавляет свою чувственность интеллектуальным и волевым напряжением, но и не дает ей хозяйничать в душе, где, по Его же замыслу о человеке, должен править разум. Сострадание Христа выходит из Его сердца по тропинке, проложенной мышлением, и именно в том направлении, которое оно указывает. Стало быть, дело милосердия, которое не обусловлено практической необходимостью, подчиняется той же цели, что и вся жизнь Христа — свидетельству о Себе Самом.
«Я поражаю и Я исцеляю»
Ни один ветхозаветный текст не говорит о грядущем царе мессианского царства как о целителе. Субъектом акта исцеления всегда выступает Сам Бог, который говорит о Себе: «Я умерщвляю и оживляю, Я поражаю и Я исцеляю, и никто не избавит от руки Моей» (Вт. 32, 39; ср. Иов. 5, 18). Ягве исцеляет Авимелеха по молитве Авраама (Быт. 20, 17), избавляет от проказы Мариам благодаря заступничеству Моисея (Чис. 12, 10-15), спасает от смертельной болезни Езекию, видя глубокую перемену, совершившуюся в душе царя (4 Цар. 20, 5). Если в исцелении участвует посредник (священник-левит или пророк), повествование делает ясный акцент на том, что истинным врачом все же является Бог, который действует через своих слуг. Отсюда настороженное отношение Священного Писания к врачебному искусству (ср. 2 Пар. 16, 12). И дело даже не в том, что медицина в древнем мире была практически неотделима от магии, а в том, что болезнь и исцеление никогда не были для израильтянина чисто физиологической реальностью. За недугами тела всегда стояла духовная сущность. И если язычники полагали, что болезнь — это результат воздействия на человека низшего демонического существа, и поэтому для исцеления нужно наладить с этим существом дружеские отношения, то ветхозаветные авторы настаивали, что причина болезни и выздоровления — Единое и Высшее Божество.
Двусмысленный Исаия
Впрочем, нет правила без исключений. И на это исключение указывает евангелист Матфей. Рассказывая об одном из случаев массового исцеления, которое Господь совершил в тот же вечер, когда избавил от горячки тещу Петра, апостол приводит слова «ветхозаветного евангелиста» Исаии. Эти слова, по мнению Матфея, исполнились в Иисусе: «Когда же настал вечер, к Нему привели многих бесноватых, и Он изгнал духов словом и исцелил всех больных, да сбудется реченное через пророка Исаию, который говорит: Он взял на Себя наши немощи и понес болезни» (Мф. 8, 16-17). Цитируя Исаию, евангелист несколько сужает смысл сказанного: пророк говорит не столько о телесных недугах израильского народа, сколько о его грехах. Об этом свидетельствует контекст 52-53‑й глав книги Исаии, откуда взята эта строка. Ту же самую главу цитирует апостол Петр и уже недвусмысленно указывает, что речь идет вовсе не о физическом исцелении (1 Петр. 2, 24). Дело, конечно, не в противоречии между апостолами в толковании пророческого текста. Для них обоих, воспитанных на ветхозаветных текстах, избавление от болезней — дело такое же божественное, как и прощение грехов. Но то, что таинственному божественному избраннику приписываются качества, которыми по иудейским представлениям мог обладать только Бог, удивительно.
Ис. 52, 13-53, 12 — это последняя из так называемых «Песен раба» — кратких драматических произведений, представляющих собой учение об избраннике Божием, который обладает не только неограниченными полномочиями, но и столь же безграничной способностью к самоуничижению и главное — к уврачеванию чужих грехов. Спорным и почти неразрешимым остается вопрос о том, идет ли в данном случае речь о конкретном историческом персонаже (например, Зоровавеле) или это собирательный образ еврейского народа (как полагает, скажем, раввинистическая традиция). В данном случае для нас это несущественно. Важно отметить, что уже во второй половине VI веке до н. э., когда жил автор Ис. 40–55 («Второисаия»), иудейскому сознанию удалось подойти к мысли о соединении божественных и человеческих свойств в одном лице.
Цитата из Исаии призвана показать не столько то, что Иисус есть Мессия, сколько Его Божественность. Это и не удивительно: в иудейской среде бытовали совершенно различные взгляды на то, каким должен быть грядущий избранник Божий. Некоторые иудейские секты довольно близко подходили к христианскому пониманию Мессии как Сына Божиего не в метафорическом, а в буквальном смысле. Поэтому для евангелиста очень важно дать максимально более полную характеристику Иисуса, базируясь при этом на ветхозаветных источниках.
Для иудеев соблазн
Прямая манифестация своей божественности не была задачей Христа во время Его земной жизни. Именно поэтому Он старается препятствовать распространению слухов о Нем. Он не только запрещает рассказывать о чудесах исцеления, но в некоторых случаях просит принести жертву «во свидетельство им» (ср. Мф. 8, 4). Господь, будучи Богом, исцеляет больного и изгоняет бесов, а, будучи человеком, отказывается от славы, которая принадлежит только Божеству. Он понимает всю «соблазнительность» Его поступков для народа, который в большинстве своем расценивает исцеление как проявление некой магической силы, действующей через Него. Именно это обвинение бросают Ему фарисеи, которые справедливо опасаются всенародного увлечения модной оккультной сенсацией. Но они не принимают во внимание возможности того, что во Христе действует другая сила, которая не просто использует Его в качестве инструмента, как в случае священников и пророков Ветхого Завета, а является выражением Его собственной природы. Именно в этом недомыслии и уличает фарисеев Господь (Мф. 12, 24-37).
Возникает вопрос: чем исцеления Христа качественно отличаются от тех, что Бог совершал до Своего воплощения непосредственным вмешательством или с помощью своих служителей. Очевидно, что новозаветные чудеса — нечто принципиально новое. Но в чем их новизна?
Собирание человека
Отвечая на этот вопрос, следует взглянуть, что представляет собой Церковь сейчас, где в ней место душевному и телесному здоровью. Конечно, мы теперь более рациональны. Мы не отвергаем медицину. Любой рассудительный священник напоминает своему чаду о том, что нужно «следить за собой, быть осторожным». Право быть рационалистом отвоевано двумя тысячелетиями борьбы Церкви Христовой с «религиозными предрассудками». Мы теперь знаем, что мир физических предметов — это особая реальность, существующая по законам, отличным от законов духовного мира. Да и многообразие, многоаспектность душевной жизни была открыта лишь в наше время, и наши же современники придумали не связанные с религией способы врачевания души. Видя издержки современной медицины, мы все-таки отдаем себе отчет, что физиология и психология позволяют нам отличать подлинно духовные феномены от недуховных.
Однако факту многосоставности человека, о котором нам говорит жизненный опыт, противостоит опыт жизни в Церкви, требующей от человека собраться воедино, стать хотя бы на время богослужения и молитвы не совокупностью телесных движений, душевных порывов и духовных исканий, а чем-то, что живет за пределами многого и делает это многое одним. Евхаристия возвращает человеку утраченное единство не только с Богом, но и с самим собой. Что такое здоровье, как не единство? «Голова раскалывается», «ноги отваливаются», «руки не слушаются», — так мы говорим, когда болеем. Схожим образом размножен и душевный мир человека, о чем красноречиво говорит апостол Павел: «Доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю» (Рим. 7, 24).
Помогает ли жизнь в Церкви восстановить не только духовное, но и психофизиологическое единство человека уже здесь на земле? Проще говоря, оздоровляют ли церковные таинства? Не так просто ответить на этот вопрос. В любом случае причастие Христу не избавляет человека от необходимости переступить порог смерти, то есть на время оказаться в ситуации предельного распада личности. Это так, но ведь после событий, случившихся в Эдемском саду, мы живем в мире, где нет «абсолютных» состояний: совершенного здоровья, совершенной душевной крепости. Невозможно достичь даже полноценного духовного здоровья. Величайший из восточно-христианских мистиков Симеон Новый Богослов, сподобившийся небывалых откровений божественного света, утверждал, что видимое нами на земле есть лишь тень того, что будет явлено в грядущем веке. Тем самым «здесь», даже взывая к Абсолютному, мы достигаем лишь относительного.
С одной стороны, Церковь имеет дело не с «духовно-нравственной компонентой» человеческого существа, а с глубинной реальностью человеческого «Я», столь же непостижимого, как и божественная реальность. Думаю, что с этой стороны также можно взглянуть на тайну Боговоплощения. Господь и в Ветхом Завете исцеляет больных, изгоняет бесов и прощает грехи с помощью своих служителей. Но он бессилен (sic!) заново сотворить человека, сделать так, чтобы он не только захотел, но и сам смог бы собрать храм своего естества, взорванный революционером-первочеловеком. Именно для этой цели потребовалось, чтобы Бог и человек соединились в одном субъекте. Поэтому, мне кажется, на новозаветные исцеления стоит смотреть не только как на проявление человеческой жалости или как на манифестацию божественности Иисуса. Исцеление — это причастие Христу, некое подобие Евхаристии.
С другой стороны, не совсем верно противопоставлять нравственное совершенство телесному здоровью, как нечто абсолютное чему-то относительному. В действительности относительно и то, и другое. По-настоящему же важной целью жизни является подготовка всего себя к соединению со Христом, и в этой подготовке и дух, и тело, и душа равноценны: молитва без поста также бессмысленна, как пост без молитвы. В итоге между духовным и душевно-телесным здоровьем зазор практически стирается. Одно, кажется, предполагает другое... и Господь также охотно исцеляет наши раны, как и наши грехи...
Болезнь к жизни
Наше стройное рассуждение натыкается на слова из апостольского послания: «Трижды молил я Господа о том, чтобы удалил его от меня. Но [Господь] сказал мне: «довольно для тебя благодати Моей, ибо сила Моя совершается в немощи» (2 Кор. 12, 8-9). Действительно, разве тело и дух не враждуют между собой? А если они враги, то душевное здоровье может вступать в противоречие с остальными частями человеческого естества. Мы знаем фанатиков «здорового образа жизни», которые готовы съесть ближнего на завтрак вместо сельдерея, и праведников, которые страдали и умирали от тяжких болезней. Но противоречие здесь только кажущееся. Если человек не решителен в духовной жизни, если он не идет по пути собирания своего «сокровенного человека», то тело, душа и дух существуют как бы сами по себе. Они почти не соприкасаются друг с другом, как соседи по лестничной клетке в панельном доме. Они не враги и не союзники. Для такого человека телесное здоровье не зависит от духовного. А праведник страдает потому, что он очень близок к примирению враждующих сторон. Последний этап переговоров самый утомительный и напряженный. Ведь речь идет уже не просто о разделе сфер влияния, сотрудничестве и деловом партнерстве. Дух и тело должны стать настолько близки, насколько близки между собой любящие супруги. Такое единство достигается взаимным испытанием и внешними тяготами: дух тянет тело наверх, тело тянет дух к себе, дух отягощают страсти, а тело — болезни. И чем дальше, тем это противостояние сильнее. Когда человек достигает состояния цельности, он получает от Бога знак, что это вовсе не предел, и тогда болезнь приходит не изнутри человека, а непосредственно посылается Богом, как было с Иовом и апостолом Павлом.
Господь исцеляет всего человека, но на определенном этапе духовное и телесное здоровье может не зависеть друг от друга, а может быть прямо или обратно друг другу пропорционально. Но, подходя к чаше со Святыми Дарами, мы встречаем Того же Христа, который обращается к нам со страниц Евангелия. Поэтому мы точно так же, как жители Палестины, можем сказать: «Если хочешь, можешь меня очистить» и услышать в ответ: «Хочу, очистись» (Мф. 8, 2; Мк. 1, 40; Лк. 5, 12).
Тимур Щукин
Иллюстрации : Ольга Ростроста