Рассуждая о христианских книгах, мы не можем не коснуться книги с большой буквы, первоисточника и предвестника всех сочинений, связанных с Богом, — Библии. Является ли Книга книг литературой? В каких жанрах написаны ее составляющие? Когда сложилось библейское повествование? Эти темы исследует в своей статье Анатолий Алексеев, доктор филологических наук, профессор СПбГУ.

Гуманизм и рационализм XVI–XVIII веков отстояли право на изучение Священного Писания методами, какими изучаются другие письменные документы. Возможно, от этого пострадал конфессиональный подход к Писанию, но вера не могла остаться вне общего потока социального и экономического развития европейских народов, который захлестнул в ту эпоху все стороны жизни, придав им более цивилизованные формы и сделав этические принципы Нового Завета нормой. Этот способ обращения к Слову Божию открыл в нем немало нового, помог осмыслить богодухновенную природу Писания как результата сложного взаимодействия между Откровением, его постижением и воплощением в жизнь.

Библейское богословие

Восприятие Библии как исторического источника всегда было характерно для церковной среды, причем Библейский период понимался как первая часть Священной истории, за которой следовала вторая — история Церкви. В XVIII и XIX веках в науке также преобладал подход к Б иблии как к историческому документу. Трудами Карла Гейнриха Графа (Karl Heinrich Graf, 1815–1869), Юлиуса Велльгаузена (Julius Wellhausen, 1844–1918) и их коллег было выявлено несколько базовых источников и несколько редакционных обработок, вызванных историческими событиями. До поры Библия была единственным источником по истории Месопотамии и Ближнего Востока, но археологическое открытие в середине XIX века Вавилона и Шумера, а затем расшифровка в 1872 году эпоса о Гильгамеше вызвали глубокий кризис исторического подхода к Писанию. Следствием этого было возникновение «панвавилонизма», научного направления, которое рассматривало Библию и иудаизм как провинциальное искаженное отражение великой вавилонской цивилизации. Один из крупнейших семитологов той эпохи Фридрих Делич (Friedrich Delitzsch, 1850–1920) полагал даже, что христианство имеет не семитский источник, а возникло в среде шумеров, от которых якобы происходило население Галилеи, перемещенное сюда из восточных провинций империи после разрушения Ассирией в 722 году до Р. Х. Северного (Израильского) царства. Это, по мысли Делича, освобождало христиан Германии от обязанности почитать Ветхий Завет как Священное Писание, заменив его эпосом о Нибелунгах. С критикой религиозного национализма Делича выступил Герман Гункель (Hermann Gunkel, 1862–1932), основатель школы литературной критики Библии, которая пришла на смену документальной теории Графа-Вельгаузена и доказала свою эффективность созданием в середине XX века предмета библейского богословия. В отличие от догматического богословия, которое представляет собою дисциплину, раскрывающую в систематическом порядке содержание основных вероучительных истин (догматов), принятых на вселенских соборах IV–VIII веков, библейское богословие, признавая богодухновенный характер Библии как Священного Писания, пытается выяснить его богословские посылки методами историко-филологической науки.

Библейское богословие признало цельность Библии как текста и как богословского творения вне зависимости от смысла составляющих ее элементов. Но Гункель был также одним из создателей школы сравнительного религиоведения, связанной с изучением мифологии и фольклора, он искал начало Библии в глубинах бесписьменной древности. Он стремился выявить в ее составе первичные литературные элементы, определить их исконную форму и их место в жизни того еврейского племени, где они впервые появились.

Литературные формы и жанры

В составе первобытной истории (Быт. 1-11) и в других местах встречаются этиологические сказания — рассказы о происхождении того или иного явления или названия. Термин этиология (от греч. aitia «причина») заимствован Гункелем из медицинской диагностики и общепринят в изучении древних литератур и фольклора. Кроме богословски строгого рассказа о творении человека по образу и подобию Божию (Быт. 1, 27) в Библию включен рассказ о создании человека из земной пыли (Быт. 2, 7), который объясняет связь еврейских слов adam «человек» и adama «земля». Рассказ о создании женщины из ребра мужчины (Быт. 2, 23) обусловлен связью их именований в еврейском языке: iš «муж», iša «жена». История грехопадения содержит этиологическую легенду о том, почему змей не имеет ног: его передвижение на брюхе стало следствием проклятья (Быт. 3, 14). Создание радуги связано с обещанием Бога не подвергать мир новому потопу (9, 16). Постройка Вавилонской башни (11, 1-11) объясняет, возможно не без насмешки, название Вавилона (ассир. bab-ilu «врата бога») через евр. — «смешивать, спутывать» (языки).

В Библию включены краткие стихотворные пассажи, форма которых служит мнемотехнике, т. е. точному фиксированию в памяти некоторых событий и географических именований, в особенности границ. Вот, например, племенная песнь такого рода (Числ. 21, 14-15):

«Потому и сказано в книге Браней Господних:
Вагеб в Суфе
и потоки Арнона,
и верховье потоков,
что склоняется к Шебет-Ару
и прилегает к пределам Моава».

Племенными являются песни Ламеха (Быт. 4, 23-24) и Девворы (Суд. 5), последняя изобилует именами и географическим указаниями. Другие стихотворные пассажи содержат проклятия змею, жене и Адаму (Быт. 3, 14-19), Хаму (Быт. 9, 25), Исаак проклинает Исава (Быт. 27, 39-40) и др. Стихотворной формой обладают благословения Симу и Иафету, произнесенное Ноем (Быт. 9, 26-27), Аврааму, произнесенное Мелхиседеком (Быт. 14, 19-20), Ревекке (Быт. 24, 60), Валаама Израилю (Числ. 23-24) и др. Стихотворную форму имеют, как известно, притчи, заключенные в книги премудростей — Притчей, Иисуса Сирахова, Премудростей Соломона, Екклисиаста, отчасти Псалтыри. Но краткие стихотворные притчи включены также в Пятикнижие и следующие за ним исторические книги. Среди них находится загадка Самсона, отгадка к ней и последующее его высказывание (Суд. 14, 14, 18), а также его притча (Суд. 15, 16). Притчей, т. е. высказыванием премудрости является пророчество Ревекке, произнесенное Господом: «Два племени во чреве твоем, и два различных народа произойдут из утробы твоей; один народ сделается сильнее другого, и больший будет служить меньшему» (Быт. 25, 23), также как характеристика Моисея (Числ. 12, 6-8).

Истории патриархов — Авраама, Исаака, Иакова, а также сыновей последнего — относятся, по мнению Гункеля, к жанру саг. Эта литературная форма известна исключительно по древнеисландской литературе, где сагой называли устное прозаическое повествование об исторических лицах и событиях. Фиксации библейских саг служили, вероятно, сами сюжетные единицы и их последовательность. Этого было недостаточно для полной устойчивости традиции, и случались повторы одного и того же сюжета. Так, рассказ о жене, выдаваемой за сестру, встречается трижды, причем два раза он связан с Авраамом и один раз с Исааком, противником и Авраама, и Исаака оказывается один и тот же Авимелех, царь Геррарский (Быт. 12,10-20; 20, 1-18; 26, 6-14). Рассказ о продаже Иосифа в египетское рабство имел, несомненно, широкую популярность, так что внимательное чтение может выявить две его версии, смешанные между собою (ср.: Быт. 37, 2b, 5-11, 19-20, 23, 25b-27, 28b, 31-35 и Быт. 37, 3a, 4, 12-18, 21-22, 24, 25a, 28a, 29-30). То же можно заметить в истории Потопа.

Выявление первичных литературных форм или жанров является первой ступенью исследования библейского повествования. Затем нужно установить, какое место в жизни древнего племени занимали они, какова была их социальная функция. Это позволит понять их первоначальный смысл. Гункель применил для обозначения этой задачи выражение Sitz im Leben «место в жизни», которое получило широкую популярность в трудах по библеистике и культурологии. Можно догадываться, что этиологические сказания являлись элементами примитивной космогонии, т. е. истории творения мира. Стихотворения имели разные функции в зависимости от своего содержания: одни служили запоминанию географии и истории перемещений, другие несли в себе простейшие формы племенной идеологии, проклятья и благословения формировали основы общественной этики, афоризмы мудрости закрепляли знание. Саги хранили родовую историю и формировали важные общественные идеалы, такие как осознание общей судьбы и исторического назначения через возведение родословной к общему предку.

Историю формирования жанровых единиц и их изменения Гункель назвал историей форм или жанров (нем. Formgeschichte или Gattungsforshung). История редактирования повествования (нем. Redaktionsgeschichte) после включения в него отдельных элементов уже есть история библейского текста.

Кредо

По пути литературного анализа в изучении Библии пошли два последователя Гункеля: Герхард фон Рад (Gerhard von Rad, 1901–1971) и Мартин Нот (Martin Noth, 1902–1968).

Фон Рад выявил еще одну важную литературную форму Пятикнижия — кредо (символ веры) и разработал цельную концепцию сложения библейского повествования. Основой построения он считал древнее «историческое кредо», как оно читается во Втор. 26, 5-9: «Отец мой был странствующий арамеянин, и пошел в Египет и поселился там с немногими людьми, и произошел там от него народ великий, сильный и многочисленный. Но египтяне худо поступали с нами и притесняли нас, и налагали на нас тяжкие работы. И возопили мы к Господу, Богу отцов наших, и услышал Господь вопль наш и увидел бедствие наше, труды наши и угнетение наше. И вывел нас Господь из Египта рукою сильною и мышцею простертою, великим ужасом, знамениями и чудесами и привел нас на место сие, и дал нам землю сию, землю, в которой течет молоко и мед». Во Втор. 6, 20-24 это кредо изложено как урок сыну, что подтверждает его вероучительное значение. Своим происхождением и содержанием оно восходит к завету с Авраамом (Быт. 12, 1-3), повторяется в Нав. 24, 2-13, отражено в Псалмах 76, 12-16; 104, 7-45; 134, 8-12; 135, 10-22. Фон Рад полагал, что «историческое кредо» входило в ритуал Пятидесятницы, как он сложился в эпоху судей в Галгале, где находилось главное святилище во все время от Иисуса Навина до Саула.

Отсутствие упоминаний в этом кредо о Синайском законодательстве означает, что оно своим формированием обязано другой литературной традиции. По догадке Герхарда фон Рада, тема Синая представляет собою культовую легенду или «исповедальное кредо» для праздника Кущей, как он первоначально сложился в святилище Сихема (Шехема). Здесь умер Иисус Навин, погребены были кости Иосифа (Нав. 24) и позже находилась столица Северного царства.

Редактор соединил две традиции, а Творение мира использовал как пролог; он расширил историю патриархов, добавив к Аврааму Иакова и Иосифа, включил в эту композицию и Синайский завет. В редакции нет сведений об арамейской или ассирийской угрозе, которая стала актуальной в IX веке, не отражено деление племен на северные и южные. Проклятие Ханаана в Б ыт. 9, 26 (Благословен Господь Бог Симов, Ханаан же будет рабом ему), как и другие исторические намеки, датируют ее временем пребывания в Палестине. Лишь одна эпоха в истории Израиля могла породить личность такой творческой силы и независимости, чтобы создать этот свод, и это — просвещенная эпоха Соломона, 950–930 годы до Р. Х. Племенная история Израиля переосмыслена здесь в свете монархии Давида, с установлением которой сбылось на деле древнее обетование Аврааму. Этот редактор был не только создателем истории Израиля, но и богословом ранней монархии. Некоторые считают им священника Авиафара, который был близок к Давиду и за поддержку Адонии отправлен Соломоном в ссылку (3 Цар. 2, 22, 26-27).

«Программные» пассажи

Первобытная история (Быт. 2-11) дает целостную картину умножения греха, закладывая этим основы дальнейшего повествования. А оно, в свою очередь, дает «историю спасения» (нем. Heilsgeschichte, такое определение Библии дал впервые Johann Christian Konrad von Hofmann, 1810–77) и открывается обетованием Аврааму. Как, имея дело с готовым материалом, редактор мог выразить свою богословскую концепцию? Он мог это сделать через «программные» пассажи, как например, Быт. 8, 21 (не буду больше проклинать землю за человека), 12, 1-4 а (обетование Аврааму), 18, 17-18 (обетование Аврааму), 22b-33 (заступничество Авраама за Содом), 32, 10 (благодарность Иакова), 50, 20 (Бог обращает зло в добро), 50, 24 (Бог выведет вас отсюда в землю обетованную). Он мог это сделать через перераспределение готовых пассажей. Например, описание неверности Авраама (12, 10-20) помещено тотчас после обетования; эпизод ночной борьбы Иакова (32, 23-33) следует тотчас за его молитвой (32, 10-13). Ключевое значение имеет обетование в 12, 1-3, ибо связывает два больших повествовательных раздела — пролог и историю патриархов.

Девтерономическая редакция

Мартин Нот был согласен с тем, что главные концепции Пятикнижия сложились еще в домонархическую эпоху. В устный период приобрели законченную форму следующие темы, которыми воспользовался редактор: (1) исход из Египта, (2) путь в Ханаан, (3) обетование отцам, (4) путь через пустыню и (5) откровение у Синая. Отдельные темы при включении в единое целое оказались проникнуты «пан-израильским» подходом. Редактору чужды монархические воззрения, они отсутствуют в истории патриархов, которая, как и история завоевания Ханаана, отражает позицию центральных племен, Иосифа и Вениамина, но не Иуды. Мартин Нот указал на существование еще одной большой редактуры в истории Библии, она охватила собою все повествование от книги Бытия до 4 Царств включительно. При этом книге Второзаконие, за исключением глав 31-34, отведена роль предисловия к Старшим пророкам (Навин — 4 Царств), а все вместе представляет собою единую историю Израиля в Ханаане, составленную в Вавилоне после 562 года, когда царь Иехония был освобожден из заточения (4 Цар. 25, 27-30). Эту редакцию Нот назвал девтерономической по той роли, которую Второзаконие имеет в составе целого.

Шестикнижие?

В XIX веке нередко обсуждался вопрос о существовании Шестикнижия с книгой Иисуса Навина на последнем месте. Действительно, Пятикнижие не кажется завершенным, ибо обетование Аврааму исполняется лишь в книге Иисуса Навина при разделе обетованной земли между XII племенами. Но включение этой книги в число пророков (Невиим масоретского канона) переносит исполнение обетования из исторического прошлого в неопределенное будущее. Едва ли Шестикнижие когда-либо существовало в действительности как единица библейского канона, и Мартин Нот считал, что цель редактуры была отрицательная: показать согражданам, пребывающим в Вавилоне, что страдания заслужены, и нет надежды на восстановление. Таков смысл молитвы Соломона при освящении Храма: «Когда обратятся к Тебе... в земле врагов, которые пленили их, и будут молиться Тебе, обратившись к земле своей, которую Ты дал отцам их, к городу, который Ты избрал, и к храму, который я построил имени Твоему, тогда услышь с неба» (3 Цар. 8, 48).

Иную перспективу открывает пророчество Нафана, данное Давиду, когда тот задумал построить Храм: «И будет неколебим дом твой и царство твое на веки пред лицем Моим, и престол твой устоит во веки» (2 Цар. 7, 16, ср. также 3 Цар. 8, 20, 25; 9, 5, 11, 12-13, 32, 36; 15, 4; 4 Цар. 8, 19; 19, 34; 20, 6). На смену прежнему обетованию приходит мессианистическая сотериология, которой дышит Исаия 40-55, и освобождение Иехонии в финале рождает оптимистическую надежду на спасение.

Изучение Библии как литературы привело, таким образом, к выявлению в ней цельных богословских концепций. Материал, воспринятый из семитского фольклора или вавилонской традиции, преображается в Библии и имеет другой смысл, чем в источниках, из которых заимствован. Таков был ответ Гункеля и школы библейского богословия на грубо пренебрежительную трактовку Ветхого Завета в «панвавилонизме». Позже увлечение методикой Гункеля привело к переносу всех его идей в сферу изучения Нового Завета, что не кажется удачным. Ни с фольклором, ни с устной племенной традицией Новый Завет не имеет ничего общего.