Доклад, сделанный членом Синодальной комиссии по канонизации святых Русской Православной Церкви игуменом Дамаскином (Орловским) 31 января 2008 года на секции «Агиология: проблемы и задачи» на XVI Рождественских чтениях в Москве.
Во все времена и эпохи христианский идеал оставался одним и тем же и пути достижения его одними и теми же - узкими, но спасительными. В каждой Поместной Церкви в разные исторические эпохи люди идут ко спасению то путем преподобническим, то мученическим. В России путь преподобных в начале XX века почти завершился. Не исключено, что его завершение связано с тем, что люди, называвшие себя христианами в начале XX столетия, все дальше стали отходить от христианского идеала, все меньше постигали органическую связь спасения своей души с очищающими душу страданиями. Все больше христианам хотелось устроиться в этой жизни, чтобы у них все и всегда было хорошо; мир, о котором говорит Священное Писание, они стали понимать исключительно как душевный и даже попротестантски материальный комфорт. Постепенно все это стало приводить к тому, что христиане переставали видеть свою жизнь как хождение перед Богом, они начинали жить уже только перед людьми, смотрели, как к ним относятся люди - близкие, друзья и начальники.
Образовывалась жизнь человека внутри Церкви без Церкви, ибо Церковь никак не могла помочь вышедшему целиком в мир и живущему исключительно по законам мира сего человеку. Потому Господь и вернул теплохладных христиан начала XX века к Себе путем мученическим. Он как бы встряхнул их, снова напомнил им о Себе и о необходимости спасения их душ для жизни вечной. Таким образом для русских людей и началось краткое прохождение Евангельского курса спасения. Жизнь некоторых из этих страдальцев и мучеников и станет впоследствии предметом изучения агиологии.
Агиология, можно сказать, включает в себя историческую дисциплину, потому что жизнь святого со всеми сопутствующими ей обстоятельствами является необходимым составляющим его жизни во времени и пространстве и соответственно частью жития как церковно-исторического памятника.
Одновременно агиология является частью богословия, ибо во внутренней, в духовной жизни святого в той или иной степени раскрывается богословское учение Православной Церкви и учение Спасителя о том, как должен жить и мыслить любящий Бога и верующий в Него. Как происходит преображение человека, как и какими путями, а точнее говоря, правильно пережитыми страданиями, человек преображает, по апостолу Павлу, свой страстный ум в ум Христов, становится уже не плотян, а духовен.
Обычная биография человека такова : человек рождается, получает образование, затем совершает свой путь на мирском или церковном поприще, переходя при успешности внешнего служения от одной степени к другой, получая награды, делая те или иные дела в этом мире. Агиология из этого перечня учитывает только часть.
Агиология рассматривает человека как личность, выстраивающую жизнь свою в присутствии Божием, она исследует, как человек пришел к Богу, насколько важно для этого человека хождение перед Богом, принимает ли человек те или иные решения исходя из этого хождения перед Богом или исходя из своих душевных, плотских соображений, тех или иных пристрастий, из сферы психологической и помыслов - что все вместе когда-нибудь погибнет с человеком. Агиология, исходя из принципа хождения человека пред Богом и в Его присутствии, применяет к человеку только христианские критерии и заповеди, отметая все психологическое, что идет от мудрости мира сего, не рассматривая мирские разъяснения и оправдания, принципиально иначе оценивая личность человека, прилагая критерий вневременной, абсолютный. Поэтому и подход к человеку в области агиологии иной, чем в области психологии.
С точки зрения психологии человек-христианин, оказавшись под следствием в XX веке и не устоявший, подписавший под давлением следствия те или иные лжесвидетельства, сделал это по неизбежности, попав в трудное положение. Люди современные рассуждают, что и мы сделали бы так же, что не надо осуждать, бросать камень и тому подобное, как будто мы, как рассуждатели рассматриваемся в качестве святых примеров. Агиология рассматривает человека как личность, оказавшуюся вне бытовых и почти вне психологических условий, оставившую свои страсти и привязанности. Область агиологии все это не рассматривает, потому все это оставляется на пороге той части жизни, где начинается, например, тюрьма, а с нею и исповедничество, и человек получает дерзновение стать исповедником или даже мучеником и светить светом Христовым и перед мучителями-следователями, и перед сокамерниками, и перед собой, очищая страданиями и свою душу.
В этот момент, когда Господь призывает человека к исповедничеству и когда Промыслом Божиим этот призыв отвердевает в жестких формах действительности - для самого человека начинается область агиологии, продолжение евангельской действительности, апостольской проповеди, где Сам Господь, например, говорит Анании об апостоле Павле: «Я покажу ему, сколько он должен пострадать за имя Мое», область церковного предания, которое органически включает в себя уже и его жизнь. Для агиографии становится важным и существенным только одно - жил ли христианин с Богом, стал ли он исповедником или, будучи крещеным в смерть Христову и будучи мирянином или священником, или епископом, остался всего лишь умным, образованным, психологически тонким человеком, в своих действиях поступающим не в зависимости от предстояния Христу и единственной мысли о собственном спасении, но остался человеком, исходящим в своих поступках из земных соображений, земной, пусть и душевной, но земной выгоды, то жизнь такого человека будет изучаться в области церковно-исторического предания. Внимание агиографии должно быть направлено только на одно: насколько внутренне внимание человека было направлено к Богу, насколько человек готов был пожертвовать различными пристрастиями в условиях гонений, даже и самой жизнью.
Безумие и отсутствие всякого христианского смысла - имея возможность пострадать за Христа и очиститься страданиями, этим не воспользоваться и снова погрузиться во тьму психологических переживаний, мысля, что можно еще пожить, принести пользу близким или даже Церкви, для чего попытаться найти какой-нибудь небольшой компромисс с гонителями, тем более, что компромисс, с точки зрения психологического ощущения, не будет связан с прямым отречением от Христа, совершится в рамках психологии этого мира, совершается как бы вне Христа, в чем и состоит его смертельная опасность для души человека и грех.
В тот момент, когда Господь давал возможность очнуться от всякого греха, от всякой самоправедности душевной и через свои крестные страдания соединиться с Господом, в этот момент исповедник, следуя своей пораженной грехом психологии и плотскому мудрованию, может начать рассуждать, что все это ему следует оставить до другого случая. Так некоторые люди в силу исторических обстоятельств, хотя и переступили через порог тюрьмы, но вовсе не стали предметом рассмотрения агиологии, остались в области психологической.
Поэтому, даже в случаях массовых арестов и казней, число мучеников и исповедников вовсе не будет равно числу расстрелянных, умерших в лагерях и ссылках. Более того, это число может и увеличиться относительно числа преподобных, но относительно христиан, оно все равно останется малым стадом. Массовое гонение на Русскую Православную Церковь в XX веке было всего лишь массовой раздачей множества личных билетов и премий для спасительного входа в рай, но это еще не означало добраться до него; для этого требовалось множество условий, и прежде всего главное - согласие с этим билетом самого человека, понимание его значимости, что он, этот билет и есть та самая евангельская жемчужина, которую человек не искал, но ему вручил ее Сам Господь.
Область психологии - это область относительного, временного и в конце концов исчезающего, а область агиологии - это область абсолютных и не меняющихся представлений. Допустим, некий исповедник, почти всю жизнь во время гонений на Православную Церковь стойко державшийся за веру Христову и старавшийся жить в согласии с волей Божией, вдруг на семнадцатом году своих страданий усомнился в них, стал постепенно связываться помыслом выйти на волю, прекратить страдания и начинает писать властям и доказывать свою невиновность и давать обязательства властям. Он начинает не там искать выход, в области не Божией, а в области мира сего.
Если рассматривать поступок исповедника в области агиологии, а исповедник усомнился в богоданности своих страданий, это будет означать, что человек Промыслом Божиим ставший исповедником, перестал ходить в присутствии Божием, утратил попечение о своем спасении и о своей вечной жизни и стал печься о земном. Ибо, если Промысл Божий определил тебе быть в тюрьме, а ты арестован как священник, то есть тем самым уже стал исповедником, а еще и обвинен во мнимом преступлении, с которым ты не согласился, потому что такое согласие было бы формой лжесвидетельства, но в то же время ты блаженно рад, что можешь страдать напрасно или смыть страданиями и кровью свои грехи, если же ты при этом силишься изменить пути внешних обстоятельств, то ты, в сущности, оспариваешь Промысл Божий, затеваешь спор с Богом о своей судьбе, заявляешь, что Господь должен вести тебя иным путем, не столь страдательным. Вообще, если исповедник начинает размышлять о справедливости и несправедливости, понятия которой ограничиваются кругом земной жизни, то дела его плохи, он будет обязательно делать ошибки на своем христианском пути. Исповедник, чья жизнь находится в области агиологии, думает не о том, как и каким путем обрести свободу, а как умереть в Господе и с Господом. Для него нет границ жизни с Господом. Господь не отделен от него ни колючей проволокой, ни тюремной стеной, ни самой смертью. Исповедник не рвется на волю во что бы то ни стало, он давно смирился со своей «бесславной», с точки зрения внешнего погибающего мира, кончиной в тюрьме, но очень славной кончиной в Господе.
«Тот, кто во дни своей весны оставил земная и чаях Бога, спасающего его от малодушия и бури (бури страстей, вздымаемых скорогибнущими прелестями мира сего), - и сего, бегая, водворихся в пустыни,.. - писал преподобноисповедник Рафаил из тюрьмы, - тот, кто во оной святой пустыни, как никогда и нигде, не искал себе чинов и славы суетной, а токмо тишины, мира и спасения... тот, если милостью Божией нечто и получает, - и паки тою же волею Божией теряет, жалеть, а тем паче скорбеть - не может.
Неужели аз, безумный, окаянный, ничтожнейший прах, дерзну просить от Господа к себе большего внимания, чем заслуживал того вселенский вития, украшение Церкви Христовой, ее слава - святой Иоанн Златоустый, окончивший дни свои в изгнании? Да не будет!.. Но свое пребывание под спудом, свое уничижение и скорби не променяю ни на какие суетные радости, а свою умиленную, покаянную и радостную слезу - ни на какие чины, славу и сокровища мира сего. Но пою, славлю и благодарю за все Бога моего, взывая купно со святым мучеником Евстратием: "телесныя бо страдания, Спасе, суть веселие рабом Твоим!.."».
Область святых - подвижников или мучеников - это область особая, это воистину земля святая, куда не входит ничто греховное. Поэтому о святых можно сказать так, как Господь сказал о верных Ему учениках - это всегда малое стадо. И наше представление о новомучениках, о том, что их бесчисленное множество, есть представление неправильное, происходящее оттого, что мы, не вникая в суть вопроса и не рассматривая вопрос с духовной стороны, ставим знак равенства между мученической кончиной исповедника и репрессией, как таковой, физической смертью, не вникая, что исповедник - это все же человек, ходящий пред Богом, ждущий встречи с Богом, а вовсе не тот, кто только и ждет, когда перед ним распахнутся двери темницы и он снова будет бродить по этому падшему миру. Жизнь во Христе, даже и при таких вспомогательных средствах, как тюрьма, нелегко достигается, как это мы наглядно видим в письмах священномученика Василия (Соколова), расстрелянного после публичного процесса о сопротивлении изъятию церковных ценностей, и она автоматически не достигается с помощью ареста. Арест исповедника и заточение его в тюрьму - это всего лишь внешние условия, данные Промыслом Божиим, чтобы человек, став исповедником, наследовал вместе и Царство Небесное, но происходит это тогда, когда человек, ограниченный стенами тюрьмы, направляет к этому выбору свою волю, стараясь согласить ее с Промыслом Божиим, что происходит всегда не без труда и страданий. Но никогда не следует забывать, что исповедник, оказавшийся в тюрьме, может и не согласиться с Промыслом Божиим - на что есть его свободная воля.
И потому, как ни велика была мрежа, закинутая в XX веке Господом в океан Русской Церкви, которою Господь ловил христиан в Свое Царство почти сорок лет, все-таки выловленный улов, думается, был значительно меньше многотысячных публикуемых списков.
