О Соловецких островах я слышал много хороших слов. Что там, посреди студеного моря, удивительно мягкий микроклимат. Говорят, в старые времена там монахи даже выращивали ананасы. Что туда можно приехать помолиться, увидеть прекрасную архитектуру, посетить красивые места с нетронутой природой и поработать в охотку во славу Божию. И вот этим летом я, наконец-то, побывал на Соловках. Но моя жизнь на острове оказалась совсем не такой, какой представлялась из Питера.
Александр Крупинин
ведущий радио «Град Петров»
Первая разрушенная иллюзия - это погода. Большую часть времени на Соловках идут дожди. Буквально за полчаса небо становится серым без единого просвета, и дождь льет сутками: мелкий, как будто моросящий, но настолько плотный, что промокаешь насквозь за несколько минут. По подсчетам метеорологов, на островах бывает двадцать восемь ясных дней в году. Но и ясные дни не очень радуют: температура воздуха держится от +7 до + 12, и при этом постоянно дуют холодные ветры.
Вот такой фон создала погода моему паломничеству. А я был экипирован совсем не по погоде: ведь ехал туда, где ананасы растут. Взял белые рубашки без рукавов. Плавки купил. Хотел прихватить зонтик, но один добрый человек сказал, что паломник с зонтом выглядит смешно. И то правда, все время или обе руки были заняты, или дул такой ветер, что ни один зонт не выдержал бы.
Теперь об экскурсиях и работе. Прибыл я на Соловки в компании двух паломниц и молодого человека-экскурсовода на утлом суденышке в сильный ливень. Добрались мы от причала до монастыря промокшие до нитки и после недолгих поисков нашли, где принимают паломников. Встретил нас отец благочинный, игумен Герман. У меня было письмо с радиостанции «Град Петров», которое, как я надеялся, могло улучшить отношение ко мне. Отец Герман письмо прочитал и с самой доброй улыбкой обратился ко мне: «Но вы и поработать хотите?» Я, конечно, ответил: «Да». Отец Герман поручил дежурному по имени Валентин поселить меня в келье. Я сразу представил себе, как буду в уютной монашеской келье предаваться молитве и размышлениям в перерывах между богослужениями и осмотром достопримечательностей.
Первое, что сделал Валентин, - попросил отдать ему паспорт, таков порядок в монастыре. А потом мы пришли в мрачное полуразрушенное здание с обвалившейся штукатуркой и протечками, поднялись на третий этаж и увидели «мою келью». Сначала прихожая, где сохнет рабочая одежда и стоит специфический запах, а затем огромный зал, метров двести, где стоит приблизительно тридцать кроватей. Народу немного, большинство на работе.
Первая мысль была - бежать. Но паспорт я уже отдал, неловко просить его обратно, да и куда бежать в такой ливень? Обитатели этой кельи, трудники, посоветовали мне взять побольше одеял со свободных кроватей: ночами холодно. На двери кельи я увидел «Распорядок дня»:
5.30 - подъем.
6.00-8.00 - братский молебен (посещение обязательно)
8.45 - молитва и распределение работ
9.00-11.45 - работа
12.00 - обед
13.00-17.00 - работа (в 16.00 - полдник)
17.00-21.00 - вечернее богослужение
21.00 - ужин
23.00 - отбой.
Чужая жизнь, незнакомые люди, строгий распорядок, перспектива ежедневной тяжелой работы - все, конечно, поначалу пугало меня, изнеженного городского человека, все вызывало панику. Но постепенно удалось ее преодолеть, и с каждым днем я чувствовал себя в качестве соловецкого трудника все лучше и лучше. Хотя все равно было тяжело: не дом и не курорт здесь, ясное дело.
Итак, я грузил дрова в машину и потом разгружал их в другом месте, из кучи кирпича выбирал кирпичи определенного размера, загружал в машину мусор (бревна, бочки, палки), мыл посуду, складывал доски в штабеля, таскал мебель и пластиковые окна на второй этаж… Все это, конечно, не в одиночку, а вместе с такими же трудниками, как и я.
Новым для меня было совершенно непривычное ощущение, что ход жизни от тебя никак не зависит. За тебя все решают. Тебе остается только исполнять. Сначала это вызывает протест, но со временем начинает даже нравиться. Главное - исчезает тяготящая любого человека озабоченность. Ведь в обычной жизни мы постоянно чем-то озабочены. Стараемся принять наилучшее решение, но не можем заранее знать, каким оно окажется. Страх перед неизвестностью в той или иной степени всегда тяготит нас. А в монастыре все отступает. Приходит это постепенно и начинает нравиться все больше и больше. Это ощущение лучше всего выразить словами «на все воля Божия».
Вот пример. В воскресенье у трудников, да и у всех в монастыре, выходной. У нас появилась возможность поехать с экскурсией на Секирную гору, одну из местных достопримечательностей. Но вышли из церкви после Литургии и припустил обычный соловецкий дождь. Экскурсия была назначена на 14 часов, и с 13 до 13.40 я мучительно размышлял, ехать мне или нет. Если не поедешь, больше такой возможности не представится, если поедешь - промокнешь насквозь. И если ехать, то как одеваться? Взять у соседа сапоги или у другого зонт? Или это неудобно?.. Но без двадцати два в комнату вошел человек и сказал: «Привезли машину с окнами, надо разгрузить». После минутной оторопи все надели рабочую одежду и пошли разгружать. А что поделать?.. Разгрузку закончили быстро и к месту сбора экскурсии подошли в 14.05, но автобус уже уехал. И сразу стало легко: никаких забот, никаких проблем. Значит, не нужно было туда ехать. Это я поначалу думал, что еду на Соловки за экскурсиями, а на самом деле оказалось - совсем за другим.
Постепенно такая жизнь затягивает, ведь она намного проще. Не возникает, как в городе, чувства голода, хотя пища здесь самая простая: борщ, картофельное пюре, гречневая каша, рыбный салат, свекла, капуста, изредка рыба. Если вернуться к распорядку дня, можно обратить внимание, что в нем отсутствует завтрак. Подъем в 5.30, а первая трапеза, обед, - в 12 часов дня. Это, очевидно, связано с тем, что пока мы работаем после утреннего молебна, монахи служат Литургию и могут начать трапезу только после нее. Мы же, трудники, ограничиваемся после молебна половинкой просфоры и чашечкой святой воды. Удивительно, но есть до обеда совсем не хочется.
В воскресенье, видимо ради праздника, дали личи в сиропе. Я сначала подумал, что в миске лежит картошка в масле, потом - что это маринованный лук. Положил две «луковицы» в тарелку с гречневой кашей. Попробовал - сладко. Из трудников, кроме меня, кажется, никто не притронулся к этому экзотическому фрукту. Я съел четыре штуки.
Очень способствует ровному и спокойному настроению отсутствие каких-либо новостей из внешнего мира: ни телевизора, ни радио, ни газет. Лишний раз убеждаешься, как мало значит вся внешняя информации для нашей жизни.
Время в монастыре идет совсем по-другому. Там, в миру, минуты и часы тянутся медленно, дни быстрее, а годы мчатся так, что их не замечаешь. Здесь - наоборот. Минуты текут быстро, а каждый день кажется огромным. Год, наверное, здесь вообще представляется бесконечностью. Удивительно быстро проходят церковные службы. В городе, бывает, и два часа с трудом выстаиваешь. А тут каждое утро двухчасовой молебен и каждый вечер четырехчасовая служба, а стоишь, не чувствуя усталости.
Теперь несколько слов об общих впечатлениях. Монастырь и остров, история и современность - не сложились у меня в единую картину. Как оказалось, все постройки на территории Соловецкого монастыря принадлежат не Церкви, а существующему здесь еще с советских времен музею-заповеднику. Музей просто любезно разрешает монахам служить и проживать в принадлежащих ему помещениях. Как мне кажется, из-за этого происходит разрыв между прошлым и настоящим монастыря. Прошлым занят музей, а Церковь сосредоточена на настоящем. Да, на службах поются тропари преподобным Зосиме, Савватию и Герману - основателям монастыря, возносятся молитвы святителю Филиппу и всем соловецким святым, священномученику архиепископу Петру (Звереву) и всем новомученикам соловецким, после службы все прикладываются к мощам преподобных. Но связь с богатейшей историей монастыря мне показалась не живой, а какой-то абстрактной. В этом, наверно, нет ничего удивительного. Жизнь насельников тяжела, природа Соловков сурова, хозяйство досталось им разрушенное, молитва и труд отнимают слишком много сил, чтобы задумываться об истории, о связи времен. Да и служат в монастыре люди простые, не склонные к рефлексии. Монашествующих всего человек двадцать, а большую часть насельников составляют послушники и трудники. Подолгу здесь живут те, кто не имеет семей, кто не сумел или не захотел приспособиться к жизни в миру. На короткое время приезжают самые разные люди: простые и образованные, совсем молодые и постарше. Есть со странностями, но все - очень хорошие. И это понятно: зачем плохому человеку ехать на край света в монастырь и бесплатно там работать? Большинство этих людей ничего толком не знают о месте, где находятся, и очень мало этим интересуются. Они приехали молиться и работать.
К этому же свелось и мое пребывание на Соловках. Только в последний день, за три часа до отплытия моего кораблика, мне удалось попасть на обзорную экскурсию по монастырю. С экскурсией я прошел по всем тем зданиям, мимо которых ежедневно ходил по улице. Очень большое впечатление произвела совершенно разрушенная Троицкая церковь, некогда самая богато украшенная в России. В гулаговские времена там содержали заключенных, там была знаменитая 13-я рота, через которую прошли все выдающиеся арестанты Соловков. Посетил я и Филипповскую пустынь, ту самую, где разбирал по размерам кирпичи и грузил мусор в машину. Сейчас в пустыни - полуразрушенное кирпичное здание и кучи разнообразного мусора вокруг. Но как я узнал от экскурсовода, в XVI веке святитель Филипп уединялся там, чтобы помолиться и решить, принимать ли предложение Ивана Грозного занять московскую кафедру. В тонком сне ему явилась скульптура Спасителя в терновом венце, и святитель Филипп понял, что ему делать. В дальнейшем он, как немногие деятели Церкви, выступал против беззаконий властей, был изгнан с митрополичьей кафедры и впоследствии задушен Малютой Скуратовым по приказу Ивана Грозного… Так вот, оказывается, колодец, из которого я пил воду, устав после разборки кирпичей, был вырыт на том месте, где святителю явился Христос. Но я ничего не знал об этом. Могу сказать только, что вода была отменная…
Да, это была трудная поездка, не зря же я назывался трудником. Я ведь в первый раз жил в монастыре, не считая кратковременного пребывания в Бюсси (женский монастырь во Франции), где я был только гостем. Соловки дали мне новый, очень важный опыт. И когда я в последний раз вышел за монастырские ворота и оглянулся на монастырь, я понял, что полюбил его, что мне не хочется уезжать. Что теперь навсегда со мной останутся эти стены из валунов в несколько тонн, которые в XVI веке каким-то образом затаскивали на десятиметровую высоту, и эти дома-развалюхи в поселке неподалеку, и Белое море, чаще всего серое, но иногда голубое…
Изменила меня эта поездка? Конечно, нет. Скорее, приоткрыла узкую щель в другую жизнь. А увидеть хотя бы в щелочку, что такая жизнь есть, - очень важно.
* Молитва и труд
