Термин «эвтаназия» - от греческого «ευ» (благой) и «θάνατος» (смерть) - впервые был употреблен в XVII веке философом Ф. Бэконом для определения «легкой смерти». Сегодня под эвтаназией понимают удовлетворение просьбы смертельно больного об ускорении его смерти. Впервые такое право было признано в 1984 году в Нидерландах. С тех пор аналогичные законы приняли многие европейские страны. В середине апреля активно обсуждался вопрос о легализации эвтаназии и в России. И хотя парламентарии уже опровергли слухи о готовящемся законопроекте, споры на эту тему до сих пор не утихают.
Протоиерей Игорь Поляков:
«Очень часто с экранов телевизоров представители Церкви убежденно и уверенно говорят по поводу эвтаназии, что это недопустимо и что это сатанизм. Здесь, мне кажется, есть небольшое искажение правды жизни. Существует довольно печальное убеждение в том, что Церковь обладает знанием и истиной буквально по всем вопросам, в том числе и об эвтаназии. Но это неверно. Эти вопросы находятся не в юрисдикции Церкви, а в личной юрисдикции человека, в том числе и члена Церкви. Такие вопросы, касающиеся жизни и смерти, человек должен решать самостоятельно: верующий человек - находясь перед Богом, неверующий человек - находясь перед своей совестью. Прежде чем рассуждать на эту тему, я бы предложил понять и приблизиться к тому состоянию души, в котором находится человек, принимающий подобное решение. Это позволит нам более адекватно или хотя бы честно рассуждать на эти темы. А когда человек ушел из жизни, кто и зачем берется его оценивать, решать, хороший он или плохой и на сколько процентов он благочестиво ушел из жизни, а на сколько неблагочестиво? Мне кажется, что это очень жестоко и несправедливо. Это лучше оставить на волю Божию, оставить суд над душой этого человека Богу…»
Диакон Михаил Першин:
«Легализация эвтаназии будет вредна почти для всех. Она будет вредна для врачей, поскольку они лишаются практики и работы. Она вредна для медицины в целом, поскольку, таким образом, прогресс в ней остановится и неизлечимые болезни так и останутся неизлечимыми. Ну и, что самое главное, она вредна для пациентов. Ведь ни один врач не может знать, кому суждено умереть, а кто выживет. Доля врачебной ошибки составляет в различных случаях от пяти до тридцати процентов. И если даже диагноз поставлен правильно, никто не может сказать точно, что человек не попадет в тот небольшой процент людей, которые выживают даже после самых тяжелых болезней. Единственные, кто выигрывают от легализации эвтаназии, это страховые компании. Если появится возможность легально избавляться от тех, кто, не дай Бог, тяжело болен, то страховщики хорошо сэкономят на их лечении и реанимации…»
Протоиерей Игорь Филин:
«Отношение однозначно отрицательное. Для православного человека здесь нечего обсуждать. Если я верую, что Бог дал мне жизнь, то ни один человек не имеет права меня ее лишить. Если это делает кто?то из родственников, то он убийца, если сам человек - то он самоубийца. Рассуждения об эвтаназии - это душевные рассуждения маловерующих о том, как облегчить себе жизнь, рассуждения для тех, кто хочет плыть по течению, ища, где комфортнее...»
Протоиерей Александр Степанов:
«Христианское миропонимание несовместимо с эвтаназией - в любом случае самоубийством и убийством. Добровольный уход из жизни - это неправомерное вмешательство не только в свою жизнь, но и в судьбу тех, кого такой человек якобы избавляет от лишних трудностей. Родные обязаны разделить крест страданий близкого, спасительный не только для умирающего, но и для тех, кто рядом. Апостол Павел свидетельствовал спасительность скорбей: «Многими скорбями надлежит нам войти в Царствие Божие» (Деян.14, 22). Помимо духовных оснований, Церковь должна активно выступать против и по чисто практическим соображениям: законы в России исполняются плохо и трактуются очень расширительно. Принятие такого закона даст еще больший простор для врачей, корыстно заинтересованных в трансплантации органов, начнутся спекуляции на признании человека безнадежно больным»
Протоиерей Георгий Митрофанов:
«Вопрос об эвтаназии должен быть рассмотрен с более человечных позиций»
- Отец Георгий, можно ли говорить об определенной позиции Русской Православной Церкви по вопросу эвтаназии?
- Да, проблема эвтаназии уже получила довольно определенную, хотя и несколько отвлеченную оценку в «Основах социальной концепции Русской Православной Церкви». В этом документе сказано, что «эвтаназия является формой убийства или самоубийства, в зависимости от того, принимает ли в ней участие пациент» (гл. XII).
Но неизбежная связь проблемы эвтаназии с конкретными жизненными обстоятельствами побуждает говорить об этой проблеме очень многих.
- Какие же мнения на этот счет существуют?
- Фактически во время нынешних дискуссий мы встречаемся с тремя позициями. Для одних непереносимость человеческих мучений, права человека на жизнь и собственную смерть кажутся безусловными основаниями для признания эвтаназии. Вторые, наоборот, исходят из того, что эвтаназия, будучи одновременно и самоубийством, и убийством, является двойным грехом, который не может быть допустим ни при каких условиях. Третья позиция, которая мне представляется более верной, заключается в том, что вопрос об эвтаназии должен быть рассмотрен с более конкретных, более человечных позиций.
- Каким образом?
- Если мы задумаемся над тем, что самоубийство или лишение себя жизни человеком далеко не всегда воспринимается Церковью как грех, а совершение убийства в некоторых случаях считается меньшим грехом, чем его несовершение, то проблема сразу приобретает гораздо более сложный характер. И лишение человеком себя жизни в каких-то случаях рассматривается Церковью как величайший подвиг.
- Вы имеете в виду конкретные исторические примеры?
- Безусловно. Вспомним хотя бы недавно канонизированную во Вселенском Патриархате монахиню Марию Скобцову, которая пошла в газовую камеру добровольно, спасая жизнь другой узнице нацистского лагеря. Церковь не считала грехом, когда молодые христианки убивали себя, чтобы избежать надругательств со стороны гонителей. Кто дерзнет упрекнуть этих людей в том, что они согрешили? Значит, не всякое лишение человеком себя жизни может рассматриваться как грех.
- Но в чем может заключаться подвиг человека, решающегося на эвтаназию?
- Безусловно, самоубийство в классическом понимании, - когда человек лишает себя жизни, исходя из ощущения ее бессмысленности, желая бросить вызов Богу, - это грех. Но эвтаназия не предполагает таких ситуаций. Допустим, человек убеждается в том, что он неизличимом болен и через несколько месяцев его ждет мучительная смерть, которая лишит его возможности уйти из жизни в покое и обременит близких материальными и моральными затратами на бессмысленное продление его жизни. И человек хочет проститься с этим миром, с близкими людьми в полном сознании и не переживать тяжелых физических мучений, превращающих его в страдающий кусок мяса. И вот когда он сам принимает решение об уходе из жизни, разрешив все свои юридические и моральные обязательства, обозначив свою последнюю волю, получив напутствие священника, - разве мы можем уподобить этот осознанный выбор самоубийству в классическом смысле слова?
- Но ведь часто священники говорят: радуйся своей болезни, Господь дает тебе шанс возрасти духовно…
- Я считаю, что таким священникам надо пройти курс у психоаналитика на предмет скрытого садомазохизма. Как можно радоваться болезни ближнего? Как можно призывать страдальца к мученичеству, а самому избегать мучений? Это цинизм. Причем цинизм, обусловленный умозрительным восприятием христианства.
- А разве нельзя считать болезнь Божьим промыслом?
- Болезнь - это последствие греха. Как же можно его прославлять? С болезнью нужно бороться. Другое дело, что всякий болящий человек испытывается своей болезнью. Но нельзя реагировать на человеческую скорбь рассуждениями о том, что это, мол, косвенно ему во благо… Христианская реакция должна быть другой: что я могу сделать, чтобы облегчить страдания?
- То есть страдания могут и не способствовать духовному росту?
- Страдание тогда может способствовать совершенствованию человека, когда он идет на него добровольно. А когда человека заставляют страдать, чаще всего это страдание человека разрушает. А мы почему-то все время исключаем из жизни человека такой значимый Божий дар, как свобода.
- Но разве «Основы социальной концепции» не дают четких ориентиров в решении таких вопросов, как эвтаназия?
- Всегда остается один аспект, который не может учесть ни один, даже соборно принятый, документ - это личный выбор христианина и выбор духовника. Обстоятельства, сопровождающие жизнь человека, могут быть столь изощренными, что здесь все равно остается некий зазор для импровизации, для готовности священника взять на себя ответственность за решение того или иного человека.
- Но ведь еще остается проблема врача, который помогает человеку уйти из жизни. Не становится ли он вынужденным убийцей?
- Мне доводилось слышать о том, как на нескольких дежурствах врачу детской больницы, в которой очень мало камер для детей с ожогами, приходилось решать, кого класть в эту камеру, а кого оставлять в мучениях вне ее. Камер было мало, детей много. И он в этих экстремальных условиях исходил из того, у кого из этих детей больше шансов выжить. Их он клал в камеру. А тех, у кого шансов было меньше, оставлял вне ее. И мучительнее для него было то, что умирали эти дети очень тяжело. В этой ситуации благом было бы для них умереть на несколько часов раньше. Таких ситуаций немало. Важно понять, что в реальной жизни мы гораздо чаще выбираем между большим и меньшим грехом, нежели между совершением греха и его несовершением.
- Как вы считаете, следует ли Церкви ясно высказать свое отношение к подобным законопроектам?
- Я настаиваю на том, что будет или не будет принят закон об эвтаназии, - это будет лишь результатом тех весьма секуляризованных, чуждых христианству процессов, которые идут в нашем обществе. И сейчас нужно озаботиться не тем, чтобы лишить обезбоженных людей права на хорошую смерть, а тем, чтобы выработать у самих христиан правильное отношение к этой трудноразрешимой проблеме.
Беседовала Анастасия КОСКЕЛЛО
Полные версии интервью размещены на сайте «Воды живой» http://news.aquaviva.ru.
