Трудная работа митрополита Никодима (к 30-летию кончины митрополита Ленинградского и Новгородского Никодима – интервью с протоиереем Владимиром Сорокиным) | RSS |
Продолжаем публикации к 30-летию кончины митрополита Ленинградского и Новгородского Никодима. Вниманию читателей предлагаются воспоминания о митрополите Никодиме благочинного Центрального округа Санкт-Петербургской митрополии, настоятеля Князь-Владимирского собора в Петербурге протоиерея Владимира Сорокина (интервью с отцом Владимиром опубликовано также опубликовано в №9 журнала "Вода живая. Санкт-Петербургский церковный вестник" за 2008 год).
– Отец Владимир, сейчас, спустя годы, в чем Вы видите историческое значение деятельности митрополита Никодима?
— Наверное, по прошествии стольких лет уникальность его личности особенно видна. Полагаю, те, кто говорят о митрополите Никодиме сегодня, должны в первую очередь помнить, в какое время он жил. Он был человек, который в буквальном смысле слова смог «преодолеть» дух времени.
— Что это значит?
— Дело в том, что когда митрополит Никодим возглавил Ленинградскую кафедру, Русская Православная Церковь была обречена на полное уничтожение. Хрущев, как Вы помните, обещал «покончить с религией». Власти намеревались окончательно устранить Церковь из жизни общества. И ужас был в том, что многие священники и большинство архиереев заняли тогда непротивленческую позицию. Был даже в ходу такой тезис: «молчащая Церковь». Власти закрывали храмы, — а они молчали. И многие, особенно старшее поколение духовенства, были уверены в том, что уж на этот раз Русской Церкви точно придет конец. Вообще священники, рукоположенные после войны, были очень запуганными. Может быть, оттого, что эти люди прошли войну, сил сопротивляться у них просто не было. И вот на этом фоне митрополит Никодим был чуть ли не единственным человеком, который не опустил руки и не сдался. Он стал вступать с властью в диалог, отстаивать храмы, рукополагать новых священников, и ему удалось очень много сделать для спасения Церкви. Он исповедовал принцип: нельзя сидеть сложа руки, нельзя засыпать! И для многих он стал надеждой. Глядя на него, люди понимали, что Церковь — жива.
— А как Вы думаете, почему ему удалось все это? Дело было в характере?
— Отчасти в характере. Он был очень напористый, сообразительный, инициативный. Но был и прагматический момент. Ему удалось поставить дело так, что власти были в нем заинтересованы. Власти видели в нем человека, который приносит пользу государственной политике, — в первую очередь, международной. Поэтому ему разрешали делать то, что не разрешалось другим.
— К слову, — сейчас, как Вы знаете, такую позицию митрополита Никодима некоторые называют соглашательством. Что тут можно возразить?
— Я не считаю это соглашательством. Ведь, благодаря своему таланту, он так умело выстроил диалог с властями, что Церковь в итоге оказалась в выигрыше. Он не во всем соглашался с властями, он дискутировал с ними практически по любому вопросу, благодаря его таланту, обаятельности и целеустремленности с ним трудно было не согласиться.
— Можете привести конкретные примеры?
— Примеров много. Он не давал закрывать храмы и приходы. Когда он стал митрополитом Ленинградским, все священники Епархии должны были свои проповеди отсылать на проверку уполномоченному, — и только митрополит Никодим прекратил такую практику. Он — это общеизвестно — смог спасти от закрытия Ленинградские Духовные школы и лично отстаивал каждого абитуриента, которому власти препятствовали поступать в семинарию. Бывало, из-за одного человека ездил в Москву в Совет по делам религий.
— А зачем митрополиту Никодиму понадобилось создание ХМК — Христианской мирной конференции? Получается, что Церковь участвовала в соцстроительстве?
— Митрополит Никодим был одним из инициаторов создания ХМК. С точки зрения властей, это было олицетворение единства соцлагеря — ведь в ХМК входили представители Церквей всех социалистических стран. А для Церкви это была возможность явить себя миру с положительной стороны, да и финансовый вопрос был немаловажным. Ведь государство тогда стремилось выкачать из Церкви все деньги. Уполномоченные строго следили за приходскими кассами, — и как только в них появлялись хоть какие-то деньги, все это нужно было перечислять в так называемый Советский Фонд мира. Таким образом церковные средства шли все-таки на доброе дело. Митрополит Никодим был долгое время президентом ХМК и активным членом Советского Фонда мира. ХМК и Фонд мира были форумами хотя и сильно просоветскими, но миролюбивыми и благородными. С целью открыть Церковь миру по инициативе Патриарха Московского и всея Руси проводились международные конференции для представителей всех религий в Москве. Они проводились на средства Русской Православной Церкви. По тем временам для нас это было очень дорого — принять 900 человек, оплатить им проезд и проживание… Однако это того стоило, потому что благодаря этому представителей Церкви стали показывать по телевидению и тон рассказа о деятельности Церкви радикально изменился. До этого ведь о Церкви по телевизору можно было слышать один негатив — только насмешки над «попами», истории про то, как церковники одурманивают людей. А тут — правительство приветствует Патриарха, говорит о вкладе Церкви в дело мира… Это способствовало перемене общественного сознания.
— Эдакий качественный пиар…
— Можно сказать, что и пиар. Но на самом деле это просто продуманное миссионерство. И потом представьте: храмов во многих регионах страны к семидесятым годам вовсе не было, о Церкви люди там уже не слыхивали, — а тут даже в глухой деревне люди видели, что в Москве есть Патриарх, что Церковь существует. Тогда ведь многие говорили, что Церковь в СССР находится в условиях гетто. А митрополит Никодим заявлял: «Да, мы в гетто, но мы в этом гетто — живы!»
— И все-таки, как Вы считаете, неужели перемены, произошедшие в положении Церкви при митрополите Никодиме, не были хоть как-то подготовлены? Может, просто все дело в том, что у Церкви стала появляться социальная база? Иными словами, молодежь, интеллигенция потянулись в Церковь, — и государство просто вынуждено было начать считаться с ней?
— Конечно, общество менялось. Кризис назревал. Думаю, что слабость и бессилие государственной идеологии способствовали тому, что такие сильные личности, как митрополит Никодим, смогли самоутверждаться. По своей натуре митрополит Никодим ничего не боялся и смог повести за собой других. А интеллигенция и молодежь в те годы в храмы ведь почти совсем не ходила. Если кто и ходил, то только украдкой, и никто не хотел в храме «засвечиваться»… Вспоминаю, как в Николо-Богоявленский собор как-то привели делегацию киношников, и часть из них — среди них был Никита Михалков — попросили показать им алтарь. И вот когда они вошли в алтарь и закрыли дверь, Михалков с облегчением сказал: «Слава Богу, можно перекреститься!» То есть прилюдно-то он креститься боялся. А митрополит Никодим не знал страха, — наоборот, он специально в общественных местах ходил в рясе. Он считал, что это тоже форма свидетельства о вере, тоже своего рода миссионерство.
— А каким он Вам запомнился как человек? Открытым или замкнутым?
— Не могу сказать, чтобы он был совершенно открыт для всех. Он действительно был очень контактным, доброжелательным, охотно ходил на всевозможные встречи и приемы, активно общался, был прекрасным собеседником. Но все-таки он был монах, в определенном смысле он был одиноким. К тому же он почти всегда был в трудах — он говорил, что монах должен работать в течение дня так, чтобы к вечеру просто падать и засыпать мгновенно.
— В своей статье для книги «Человек Церкви» Вы писали, что Владыка Никодим был важен для Церкви не только как «свежая кровь», но и как человек, сохранивший традиции старого, дореволюционного духовенства. В чем это выражалось?
— В первую очередь — в его манере служить. Дело в том, что это только в общении он был таким «быстрым», подвижным. За богослужением он, наоборот, делал все очень медленно, торжественно, без спешки. Во многих отношениях он был традиционалист — именно поэтому, например, он так любил старообрядческую культуру. В его окружении всегда были старообрядцы, он к ним благоволил. Он любил церковное благолепие, красивые облачения, хороший хор… И по манере поведения он старался подражать дореволюционному духовенству. Везде, куда бы он ни приходил, все сразу понимали, что он митрополит. Он никогда не стоял скромно в уголочке и не ждал, пока к нему подойдут, — он сам ко всем подходил, спрашивал о том, что его интересовало, и сразу оказывался в центре беседы.
— Его боялись, как Вы думаете?
— С ним считались, его уважали. Но вообще он не был «грозным», — он анекдоты любил рассказывать. Память у него была превосходная, и чувство юмора настоящее, — он любую неловкую ситуацию мог спасти за счет анекдота.
— А могли бы Вы назвать какие-то недостатки Владыки Никодима, чтобы его образ не выглядел у нас чересчур уж «сусальным»?
— Да, конечно, как у всякого человека, у него были и недостатки. С моей точки зрения, он был увлекающимся архиереем. Сначала он увлекся греками, потом католиками. Играя со светской властью, возможно, излишне самоуверенно и увлеченно, Владыка так и не использовал всех своих возможностей для просветительской работы с вверенным ему приходским духовенством. Самым частым и излюбленным методом его воспитательных мер был перевод на другой приход женатого духовенства, не считаясь ни с семейными, ни с какими другими обстоятельствами. При этом он очень благосклонно и снисходительно относился к тем, кто соглашался принять монашество. Увлекаясь, мне кажется, он переходил грань. Говорил, что самый хороший женатый священник не стоит самого плохого монаха… Порой он чересчур напористо советовал молодым людям идти в монахи, а иногда и слишком поспешно их постригал — и бывало, что ошибался, так как впоследствии оказывалось, что у этих молодых людей было в жизни другое предназначение. Есть в этом, конечно, и положительные последствия — ведь ему удалось за короткий срок радикально обновить весь наш епископат, поставить много молодых, энергичных епископов.
— Сегодня аналитики нередко говорят, что в Русской Православной Церкви имеет место противостояние «никодимовцев» и «православных патриотов»? Насколько это мнение оправданно?
— Кого Вы называете «аналитиками»? Если это те, кто, не имея внутренних собственных убеждений, православных принципов и критериев, только и занимаются тем, что делят людей на группы, классы, партии и прочее, то они не аналитики. Это верные продолжатели тех советских горе-агитаторов, которые обязаны были проводить в жизнь принцип классовой борьбы. Без образа врага советское общество существовать не могло. Вот и сегодня эти так называемые «аналитики» не представляют себе общество без противопоставлений. Благо, что для этого есть почва — поголовное невежество, страх, лень и безответственность. Есть те, кто в митрополите Никодиме хотят видеть то, что им самим хочется видеть, а не то, кем он был для того времени. Советский плен Церкви особенно тяжко отразился на священнослужителях. Быть всего лишь требоисполнителем и ни за что не отвечать — это значит духовно разлагаться, расслабляться. Такова была эпоха. Владыка Никодим сделал много, но недостаточно. То, что сегодня при таких возможностях православные люди лезут под землю или предают анафеме Патриарха, — за это в ответе прежде всего священноначалие Церкви. Там, где есть нормальный процесс обучения народа, там разделений меньше.
— И все же, крик, о котором Вы говорите, слышен сегодня отовсюду. Как Вы думаете, с чем это связано? Может быть, общество сегодня воспринимает только такую форму разговора?
— Я думаю, общество слушает тех, кто сегодня кричит, потому что объективно слушать больше особенно некого. Потому что другая, позитивная, сторона в Церкви сегодня не особенно говорит, «деликатничает». Митрополит Никодим призывал к другому. Он говорил, что нужно действовать. Нужно разрабатывать, оттачивать свои аргументы, — не для того, чтобы спорить с «крикунами», а для того, чтобы людям дать возможность хотя бы сопоставить разные точки зрения. Неслучайно ведь митрополит Никодим всех наших батюшек понуждал как можно больше проповедовать, — потому что нельзя все время прятаться за иконостасом, нужно учиться говорить с людьми.
— На Ваш взгляд, какие идеи, наставления митрополита Никодима являются наиболее актуальным для нашей Церкви сегодня?
— Наверное, прежде всего это отказ от конфронтации, от противопоставления себя всем остальным. Митрополит Никодим исходил из того, что с обществом не надо ругаться. С обществом надо вести диалог. Даже с социалистическим. Нужно выслушать внимательно аргументы своих противников и попытаться сформулировать свои. Пусть даже это трудная работа.
Беседовала Анастасия Коскелло.
ИА «Вода живая»,
10.09.2008.
|