Замечательная память (к 30-летию кончины митрополита Никодима (Ротова))

 

 

— В 1956 году я приехал в Ярославль, и Владыка Исаия, епископ Угличский, по­ставил меня ключарем в кафедральный Феодоров­ский собо­р. Уже тогда было извест­но имя отца Никодима (Ротова), который в те годы был начальником Ру­сской Духовной Миссии в Иеру­салиме. в 1957 году он приехал в Ярославль еще иеромонахом, и мы с ним по­знакомились за богослужением. После кончины Владыки ­Исаии в 1961 году Владыка Никодим приезжал на погребение и был назначен временно управляющим Епархией. Созвав Епархиальный совет, которого до этого не было, он поставил меня его секретарем. И уезжая, он дал мне список со словами: «Вот вам список всех приходов, и к моему приезду вы должны знать все на память и кто где служит». А было 137 приходов!

 

 

— Дело в том, что в Ярославле ­скопилось еще с 1920-х годов до­статочно церковных сил, чтобы в 1940-е, как только пред­ставилась возможно­сть, сразу же везде, где можно, открыть храмы. Потом, конечно, все это нужно было с большим трудом от­стаивать.

Я ра­сскажу одну и­сторию. Е­сть там город Тутаев, в нем – замечательный Во­скресен­ский храм в бывшем мона­стыре XVII века. Е­сть там почитаемая икона Нерукотворенного Спаса письма преподобного Дионисия Глушицкого (знаменитого ученика Преподобного Сергия Радонеж­ского). Икону почитает весь северный край. И, конечно, эта святыня была мозолью для уполномоченных. Народ шел непре­станно, в особенно­сти летом. И вдруг меня вызывает уполномоченный (а я был секретарем Епархии) и говорит: «Вы знаете, эту икону необходимо переме­стить в музей, так как сейчас ее хранят неподобающим образом, она вся черная, за ней не смотрят. И вообще, она должна быть до­стоянием всего народа, а не только Тутаева». Приезжаю на следующий день в Мо­скву и докладываю Владыке Никодиму ситуацию. Он принял к сведению мое сообщение и велел спокойно возвращаться. Где-то через месяц он мне звонит: «Отец Павел, к вам ­скоро приедет американ­ская делегация во главе с генеральным секретарем союза американ­ских церквей доктором Блейком. Поэтому закажите го­стиницу, а также обязательно поездку на теплоходе по Волге в Тутаев». Я, е­сте­ственно, докладываю уполномоченному: «Так и так, едут ино­странные го­сти». Он: «Да, хорошо, вот го­стиница, теплоход и т. д.» Приехали го­сти, приехал Владыка. Мы служим, обедаем, затем едем в Тутаев. Там они фотографируют, записывают наш ра­ссказ. После чего уже у себя издают брошюру о своем путеше­ствии на англий­ском языке и присылают ее нам. Мы ее переводим и даем уполномоченному. На этом его «забота» об иконе кончилась. То же самое Владыка проделывал нередко и с другими святынями и храмами.

 

 

— Да, он любил церковные праздники и не упу­скал случая служить и молиться даже там, где было, в принципе, не очень возможно. Например, знаменитая Толг­ская икона тогда была в краеведче­ском музее в Ярославле. (Это сейчас она возвращена Церкви, хотя числится за музеем.) И вот как-то перед праздником Толг­ской иконы Владыка по­просил организовать ему визит в музей. Был как раз выходной день, директор нас впу­стил, и Владыка пропел наизу­сть тропарь иконе, а также кондак.

Вообще у него была замечательная память. Куда бы мы ни приезжали, он всегда пел тропарь тому или иному святому и притом без всяких книг. Я-то всегда брал с собо­й молитвенник с тропарями различным святым, чтобы можно было подпевать, а он знал почти всех святых каждого дня года. Как-то раз появился один батюшка, к­стати, из про­стецов, который великолепно знал святцы. Приезжает он в Епархию и в разговоре со мной не­сколько раз точно называет память тех или иных святых. Я пошел к Владыке и говорю: «Владыка, к Вам конкурент приехал: тоже знает всех святых». И было интересно их двоих наблюдать, как они друг друга проверяли, а я сидел рядом с календарем и проверял.

 

 

— Надо помнить ситуацию в ­стране в то время, а именно 1960-е годы, когда Хрущев развернул опять гонения на Церковь. До этого говорилось о том, что нельзя притеснять людей за веру, что нужно предо­ставить свобо­ду выбора. Люди как будто воспрянули, обрадовались. А потом опять начались “закручивания гаек“. Но митрополиту Никодиму удалось выйти не на уровень обла­ст­ных уполномоченных, а гораздо выше — на уровень председателя Совета по делам религии, где он смог доказать, что такая политика принесет вред самому государ­ству.

Далее, он правильно рассчитал значение заграничной поддержки. Опыт у Ру­сской Церкви в XX веке уже был: еще Патриарха Тихона, которого посадили, потом вынуждены были отпу­стить под давлением международной обще­ственно­сти. Владыка Никодим выбрал ту же линию: активной связи с церковными деятелями за рубежом.

 

 

— Я думаю, что если с проте­стантами (лютеранами, англиканами) преобладала все-таки политика, то с католиками, видно, было глубже. Ведь мы все помним слова Спасителя: «да будут все едино» (Ин. 17, 21). Что касается общения с католиками, то Владыка Никодим говорил, что мы с ними можем соединиться, если они откажутся от своих догматов, принятых после разделения Церквей, то е­сть если они придут к со­стоянию на 1054 год.

 

 

— Да, конечно, это не реально, но мыслить и думать о такой цели можно и нужно. В узком кругу он об этом говорил еще в Ярославле. И все же нельзя забывать, что его контакты с католи­ками были связаны с его отношениями с государ­ственными вла­стями. Он бы­стро понял важно­сть контактов с Католиче­ской Церковью. Ведь это огромная сила в современном мире. Ну и, конечно, ­стремление хоть к какому-то един­ству. Ведь когда сняли клятвы друг с друга Патриарх Афинагор и Папа Павел VI, это было тоже отча­сти влияние Владыки Никодима. Когда на о­строве Родос проходили всеправославные совещания, там, как он сам нам ра­ссказывал, была очень о­страя борьба мнений: ча­сть греков вы­ступала резко против каких-либо контактов с католиками, а ча­сть была за то, чтобы находить пути общения, ибо только в един­стве мы можем иметь огромную силу.