«Кто жаждет, иди ко Мне и пей» (Ин. 7,37)
Вода живаяСанкт-Петербургский
церковный
вестник

Основан в 1875 году. Возобновлен в 2000 году.

Вода живая
Официальное издание Санкт-Петербургской епархии Русской Православной Церкви

Последние новости

Ученость и мудрость — тема одиннадцатого номера журнала «Вода живая»
Ученость и мудрость — тема одиннадцатого номера журнала «Вода живая»
В День памяти жертв политических репрессий в Санкт-Петербурге зачитали списки расстрелянных
В День памяти жертв политических репрессий в Санкт-Петербурге зачитали списки расстрелянных
На месте прорыва блокады Ленинграда освящен поклонный крест
На месте прорыва блокады Ленинграда освящен поклонный крест

Главная / Журнал / № 10, 2011 год

Хорошее отношение к…



В христианских храмах не мычат телицы и не визжат поросята. Когда мы слышим о жертвоприношении, то вспоминаем Ветхий Завет или мусульманский праздник Курбан-байрам. Однако религиозное насилие над животными было некогда и христианским обычаем. Почему Церковь отказалась от него? Может ли жалость к «братья меньшим» послужить проповеди? И как толковать слова из Писания о том, что нельзя «есть кровь животных»?

«Из буквы Нового Завета сложно вывести статус животного мира и даже самые общие практические принципы того, как относиться к «окружающей среде». Например, в Священном Писании декларируется равенство всех живых существ перед лицом Божиим, устраняется ветхозаветное разделение животных на чистых и нечистых (Деян. 10, 14-15). Однако, во-первых, Петр, узнавший первым об этом устранении, и не думал понимать слова Господа буквально, «недоумевая в себе, что бы значило видение» (Деян. 10, 17). Последнее, конечно, свидетельствовало о судьбе человечества, разделение которого на иудеев и язычников должна была преодолеть христианская проповедь. Во-вторых, максимальное расширение рациона совсем не говорит о новом, более уважительном отношении человека к животному. Скорее наоборот: новые этические принципы дают человеку возможность не сосредотачиваться на таком формальном и второстепенном предмете, как пища.Но есть ли у этой «пищи» какой-то определенный статус в новой религии? Здесь христианину и христианскому сообществу, как и во многих других вопросах, предоставляется свобода интеллектуального творчества.

Христианское всесожжение?


Быть свободным значит поступать согласно тобой самим установленным принципам. Поэтому в Церкви естественным образом был выработан свод канонических нормативных актов, ее собственных правил, отличных от государственных или общественных. Что же в этих правилах говорится о животных? Не очень много. Еще «Апостольские правила» (текст IV века, восходящий к более раннему времени) запрещают вносить к алтарю, использовать в литургических целях мясо животных и вообще любые продукты животного или растительного происхождения, за исключением колосьев и винограда (Ап. Пр. 3). Любой запрет базируется на конкретной жизненной потребности. И существование данного канона указывает, что жертвоприношения животных были распространены в христианском мире.Исторические источники показывают, что эта практика не является специ-фикой IV века. Например, известно, что при освящении храма Святой Софии в 527 году «22 декабря, царь [Юстиниан] перед храмом заклал волов 1000, овец 6000 и оленей 600 и свиней 1000, кур и петухов по десять тысяч... И в наутрие совершил отверстие храма, столько же и более всесожжений заклав» (Повествование о строительстве храма великия Божия церкве, наименнованныя Святыя Софии, 27; пер. В.М.Лурье). Чинопоследования, связанные с жертвоприношениями животных и раздачей мяса вне храма, имели место по всей христианской ойкумене: их можно встретить в Греции, Болгарии, Грузии, Египте, Армении. Армянские священники даже вносили вареное мясо в алтарь во время Литургии, о чем свидетельствует 99-й канон Трулльского собора. Не был исключением и Рим. Ратрамн Пикардийский (IX век), перечисляя мнимые (как он думал) обвинения византийцев против латинян, упоминает среди них и о жертвоприношении ягненка во время пасхального богослужения. Действительно, освящение агнца и вкушение его мяса сразу после пасхальной Литургии было частью папского богослужения вплоть до XII века. В одном из греческих евхологиев X века присутствует «Молитвы над агнцем на Пасху», и в современном пасхальном богослужении есть молитва «На благословение брашна мяс», являющаяся отзвуком древней практики.
Надо сказать, что жертвоприношение животных, обряд, восходящий к ветхозаветной литургической практике, постепенно вытеснялся на периферию христианского мира. Теперь некоторые его отголоски можно встретить на Кавказе, кое-какие элементы сохранились в богослужении эфиопской церкви. Но в целом насилие над животными без особенной нужды было отвергнуто. Эта практика осуждалась упомянутыми церковными канонами. Безо всякой симпатии смотрели на нее и многие христианские писатели, первым из которых стоит назвать автора Послания к Евреям (Евр. 10, 8-9 и др.). Чаще всего в святоотеческих текстах мы сталкиваемся с таким прямым обличением жертвоприношений: «Если мы, признавая Бога Создателем, Который все содержит и наблюдает ведением и всеуправляющей мудростью, воздеваем к небу чистые руки, то какие еще нужны Ему жертвоприношения?» (Афинагор. Прошение о христианах 13). Есть, однако, и другие примеры.



Упрек человеку


Американский историк Деннис Траут обратил внимание на любопытный случай, как Церковь в начале V века «работала с массами», используя естественную человеческую симпатию к животным на пользу проповеди (и косвенно — на пользу самим «братьям меньшим»). Речь идет об одной из поэтических проповедей святого Павлина Ноланского, которую он прочитал в 406 году в день памяти исповедника Феликса (III в.). Как и многие другие гомилетические произведения святого, она содержит в себе описание чудес, связанных с гробницей исповедника. Этот текст интересен тем, что главными героями в нем выступают животные.Надо сказать, святой Павлин, имевший дело в основном с полуязыческим сельским населением, очень ценил в проповеди яркий иллюстративный материал. Например, храмы, построенные по его инициативе, украшали пестрые живописные изображения (разумеется, благочестивого содержания). Простец, приходящий в церковь, испытывал что-то вроде эмоционального шока и тем самым, по мнению Павлина, отвлекался от греховных мыслей: теперь с ним можно было говорить о вере.
Ту же самую функцию выполняли и рассказы о чудесах. Упомянутая нами проповедь содержит три полусказочных истории. Каждая из них связана с жертвоприношением, которое местное население ежегодно совершало на могиле святого Феликса. В первой микроновелле рассказывается о лошади, которая оказалась благочестивее своего наездника. В день памяти святого Феликса к его гробнице стекались жители окрестных селений, приносились жертвы, а после лучшие куски жертвенного мяса по обычаю раздавались беднякам. Однако один из колонов, принеся жертву, решил, что ему и его семье это мясо нужнее, и попытался повернуть в сторону дома. Но не тут-то было. Лошадь скинула наездника и сама отвезла мясо к гробнице святого. Наездник же упал так неудачно, что оказался парализован. Только по молитве тех самых бедняков и благодаря заступничеству святого Феликса он получил исцеление.
Этот рассказ — упрек человеку. Не хозяину лошади, а любому человеку, который зачастую оказывается менее разумным, чем «неразумное» животное. История, однако, не была придумана Павлином Ноланским. И рассказчиком, и слушателями она воспринимается как достоверный факт. И потому животное здесь выступает не в качестве символа или иллюстрации, а как субъект этического поступка. Другой пример «очеловечивания» животного — эпизод из «Деяний Павла» (II в.), в котором приводится эпизод о крещении... льва, который не только обратился ко Христу, но и стал вести строгую жизнь, воздерживаясь от общения с львицей. Григорий Турский рассказывает о том, как вели себя самые буйные животные вблизи усыпальницы святого Юлиана: злые быки, которых и связанных веревками не могли удержать пятнадцать человек, кротко подходили к святому алтарю, целовали его и мирно покидали храм (Книга о страстях и добродетелях святого Юлиана, 31).

Положить душу за хозяев


Вернемся к историям Павлина Ноланского. Память святого Феликса совершается зимой. Потому для ноланских земледельцев обычным подношением святому была свинья или телица. Их обычно закалывали после окончания откормочного цикла. Именно эти животные и стали героями двух трогательных, почти сентиментальных рассказов. В первом из них говорится о свинье, которая должна была быть заклана на могиле святого, но из-за своего непомерного веса избежала этой участи. Земледельцы, давшие обет принести ее в жертву, жили в отдаленной Апулии и не рискнули пуститься в путь с таким тяжелым грузом. Вместо нее они взяли несколько поросят. Добравшись до гробницы, колоны увидели, что свинья лежит на жертвеннике, готовая к тому, чтобы быть принесенной в жертву. Этот факт святой Павлин объясняет «властью Божьей и его святых, а также связывающей силой клятв». Во исполнении тех же клятв пострадала и телица, которую несколько земледельцев обещали закласть в день памяти новомученика. Собираясь на праздник, они попытались привязать животное к повозке. Телица не позволила этого сделать и покорно пошла к месту своего заклания. Она вела своих хозяев до самой гробницы, где «свободная от ярма, она подставила шею под топор, готовая сделать пищей для нищих свое закланное тело, и с радостью пролила кровь во исполнение клятв своих хозяев».
В этих сказочных сюжетах описывается уже не просто этический поступок, приписываемый животному, а такой поступок, который сам Христос назвал наилучшим из возможных жизненных решений (Ин. 15, 13). Эти истории намекают на ту Жертву, которую принес Сам Христос. Поэтому Павлин не только упрекает слушателей в том, что они «хуже бессловесных животных» (традиционный оборот христианской литературы). Думается, цель его несколько иная: показать человеку, в чем заключается суть любой жертвы, даже такой грубой и архаичной по форме, как заклание животного. Смысл жертвоприношения в том, что человек исполняет волю Божию в ущерб любому из своих сиюминутных желаний. Но в данном случае так поступают именно животные. Таким образом Павлин подчеркивает бессмысленность этого обряда.

Почему нельзя есть кровь


Проповедь святого Павлина пронизана симпатией к животным, но нельзя сказать, чтобы она делала акцент на заботе о них. Даже само жертвоприношение в нем прямо не осуждается. Однако в церковных канонах есть указания на то, как христианину следует поступать с живыми существами. Допустим, 61-й канон Трулльского собора о «тех, которые водят медведиц или иных животных на посмешище и на вред простейших и, соединяя обман с безумием, произносят гадания», осуждает не столько жестокое обращение с бессловесными тварями, сколько бытовой оккультизм. Но 67-е правило того же Собора прямо указывает, когда необходимо заботиться о домашних питомцах: «Никто внутрь священнаго храма не вводит никакого животного: разве кто путешествуя, стесняемый величайшею крайностью, и лишенный жилища и гостиницы, остановится в таковом храме. Потому что животное, не быв введено в ограду, иногда погибло бы». Пускай речь идет об экстренных случаях, но разве нормальный человек введет животное в храм без крайней нужды?Особняком стоит загадочный запрет на вкушение крови животного, который повторяется в канонах несколько раз, начиная с IV века и вплоть до поздних канонических сборников. Все эти тексты не дают обоснования запрету — ни практического, ни тем более богословского. Каноны отсылают к самому древнему церковному правилу, которое предписывает «воздерживаться от идоложертвенного и крови, и удавленины, и блуда» (Деян. 15, 29), а оно базируется на тексте Книги Левит: «не ешьте крови ни из какого тела, потому что душа всякого тела есть кровь» (Лев. 17, 14; ср. Быт. 9, 4). Подобное представление о душевной составляющей человека было актуально для зрелого византийского христианства. «Бог, после потопа... присовокупил: точию мяса в крови души да не снесте... Ибо у животных кровь заменяет душу», — говорит византийский канонист Иоанн Зонара. При этом византиец XII века прекрасно знал, что душа не является телесной субстанцией. Есть два объяснения этого парадокса. Этот запрет существовал и существует в церковной истории на уровне интуиции, на уровне религиозного архетипа: вкушение крови, а точнее вкушение плоти и крови — символ причастия тому, что вкушается, то есть животному. Вкушение крови — антиевхаристия. Кроме того, подобное табу указывает на высшее уважение к животному, за которым оставляется право на неприкосновенность его души, его цельного естества. Библейские заповеди, как и церковные каноны, реалистичны: они дают человеку право на убийство (увы, не только животного), но они все проводят четкую границу между вынужденным пользованием его плотью и полным соединением с тварью.

Тимур Щукин
Иллюстрации: Юлия Нурмагамбетова