Может ли школа учить духовности? Что есть общего в труде учителя и священника? Всегда ли вреден учитель-атеист? Что Церковь может предложить современной школе, кроме ОПК? О сложных отношениях Церкви и современного школьного образования мы беседуем с Маргаритой Беловой, методистом Центра филологического образования АППО и членом редакционного совета нового учебника по ОПК.
— Маргарита Григорьевна, расскажите, пожалуйста, о своем пути в педагогике.
— Первую книгу, на обложке которой значилось «Пособие для учителя», мне подарили в шесть лет. Сейчас я понимаю, что это не случайно... Сколько я себя помню, я всегда хотела быть учителем. Не всегда так бывает. Из моей университетской группы, — а я училась в ЛГУ имени Жданова, — кажется, только я одна пошла в учителя. Причем тогда попасть в школу было не так просто, как сейчас. Я написала заявление в РОНО, но меня держали в неопределенности до 31 августа. Зато потом сразу предложили три школы на выбор, и я выбрала ближайшую к дому.
— Сначала, наверное, было трудно?
— Да нет. Вы знаете, мне всегда нравилось в школе. Я вообще не понимаю людей, которые школы не любят, наверно, просто не понимают ее значимости, не видят ее возможностей. Мне кажется, что школа — это еще один родной дом. Во всяком случае, это очень важное место в жизни человека. Я до 40 лет преподавала только в школе (русский язык и литературу), а потом мне предложили перейти в Институт усовершенствования учителей (так тогда называлась Академия постдипломного педагогического образования).
Учитель с большой буквы
— Наверное, за годы работы в школе у Вас появилось свое представление о том, что такое настоящий учитель?
— Когда я была совсем молодой и поступала в университет, думала, что главное для учителя — это хорошо знать свой предмет, вообще много знать. Но сейчас понимаю, что главное для учителя — верить в важность и ценность того ученика, который в данный момент сидит перед ним. Причем вне зависимости, сильный он или слабый. Моя педагогическая практика убедила меня в том, что главное, чего не хватает большинству учеников в наших школах — это любви и уважения. Как только дети чувствуют, что учитель их уважает, учебный процесс сразу налаживается. Потихоньку исчезает агрессия, устанавливается диалог.
— А может хороший учитель дать слабину, например, накричать на ученика?
— Да, я считаю, что учитель имеет право на гнев. И бывают ситуации, в которых он может и повысить голос. Но вот на ненависть учитель права не имеет. Как и священник. И осознав, что он был не прав по отношению к ученику, учитель всегда должен попросить у него прощения. И как дети радуются этому моменту установления мира!
— То есть учитель по отношению к ребенку — во многом то же, что родитель?
— Конечно. И в учителе, и в родителе ребенок должен быть абсолютно уверен. Он должен быть уверен, что его любят, его не подведут, что поймут, его защитят даже тогда, когда он будет стопроцентно не прав.
— А есть какой-то минимум, ниже которого не должен опускаться уровень знаний учителя?
— Думаю, что не столь важно количественно много знать. Ведь сегодня с информацией благодаря интернету нет проблем, и любой ученик имеет самостоятельный доступ к ней. Учителю важнее дать систему в знаниях, а еще — твердое представление об определенной иерархии ценностей. Настоящий учитель должен доносить до детей важную мысль, что, кроме материального уровня бытия, есть еще душевный и духовный.
— Но если учитель — убежденный атеист? Если он не верит ни в душу, ни в дух? Может ли он тогда быть тем самым настоящим учителем, о котором мы говорим?
— Думаю, может. Настоящих атеистов вообще-то совсем немного. Я часто встречаю людей, которые заявляют о себе как о неверующих, но потом выясняется, что они все равно признают наличие какого-то Абсолюта. Просто они не знакомы с церковной традицией и не называют это Богом. Но, в любом случае, у них в душе есть некая сакральная точка отсчета, и поэтому с ними можно вести диалог. Любой учитель, преподающий культуру и желающий всерьез и честно говорить с учениками, вынужден задумываться о духовных вопросах.
— Но ведь задумываться — это одно, а прийти в Церковь — совсем другое.
— Конечно. И не все из тех, кто задумывается, воцерковляются. Но я, например, и не ставлю такой цели в своих лекциях для учителей — обратить всех в православие. Все-таки это дело Божиего промысла в своей основе. Не исключаю, что тот человек, который вчера спорил со мной и называл себя атеистом, завтра пойдет в храм, а я об этом даже не узнаю. Каждый имеет шанс измениться.
— А у Вас были какие-то учителя «с большой буквы», которые повлияли на Ваш жизненный выбор?
— Конечно. Прежде всего, это моя потрясающая учительница литературы Янина Максимовна Лебедева. В советское время она, конечно, не могла ничего говорить о духовном. Но заслуга ее уже в том, что она не принуждала нас рассматривать произведение искусства с точки зрения социума. Когда она вела урок, я думала: «Остановись, мгновенье!», «Звонок, не звени!». Первое время, когда я сама стала учителем, то даже подражала Янине Максимовне в манере ведения урока, в ее педагогических приемах. Сейчас замечаю, что интонации Янины Максимовны проявляются уже у моих учеников, ставших учителями.
— Что это за приемы?
— Например, это присутствие дискуссии на уроке — то, чего советская школа в принципе не знала. Янина Максимовна делила класс на оппозиционные стороны и провоцировала интересный разговор. В итоге она приводила нас не к социальному, а к подлинному, человеческому прочтению произведения. И учила всех мыслить глубоко, задумываться о том, что такое любовь и ненависть, что такое жизнь...
— Что является «запретной зоной» для настоящего учителя? Чего он не должен ни в коем случае делать?
— Лично мне больше всего не нравится, когда учитель проявляет власть, когда он позволяет себе командные интонации. Это уродует и ученика, и в первую очередь учителя.
— Но ведь учитель все-таки призван был строгим, объективным в оценках?
— Это очень сложный вопрос. Что вообще такое объективность? Это ведь вещь очень тонкая... Думаю, нет учителя, который был бы абсолютно объективен. Считаю, что не нужно бояться быть необъективным. Лучше чаще быть снисходительным, даже авансировать ученика, если это его будет стимулировать. Всегда нужно иметь в виду, что ты можешь ошибиться, лучше проявить любовь и приятие. Всегда нужно стремиться к дружескому диалогу, а не к поучению.
— А как Вы думаете, почему многие учителя, особенно молодые, предпочитают все же командовать на уроках, а не вести диалог?
— Думаю, основная причина — отсутствие необходимых навыков общения. Учителя «строят» учеников, потому что не знают, что еще с ними можно делать... Не умеют вести урок иначе. В постсоветское время, когда открылась возможность работать по-новому, я вижу это как серьезную проблему.
— А какова могла бы быть роль Церкви в решении этой проблемы? Может, если будет больше верующих учителей, то в школе будет меньше проявлений хамства и неуважения?
— Думаю, дело не в том, что нужно всех сделать верующими. Церковь может воздействовать на ситуацию в школе не только путем прямой миссии, но и другими методами. Например, способствовать формированию культуры общения в нашем обществе, культуры подлинного, уважительного диалога. У нас в России этого не хватает... Для этого священнослужителям и прихожанам надо самим демонстрировать положительный пример. Особенно по отношению к новичкам. Нельзя с порога обременять человека всевозможными требованиями, разговаривать с ним высокомерно. Нужно, напротив, принимать с любовью. Ведь из-за того, что в Православной Церкви недружелюбно встречают «захожан», в России так много сект. Подчас ищущий человек оказывается в секте не оттого, что ее учение ему близко, а оттого, что там ему предложили чашку чая и разговор. Всего-то!
Время диалога
— Сегодня Вы работаете в основном с учителями. В чем важность этой работы?
— Работая напрямую с учителями, ведя с ними серьезный образовательный диалог, мы можем повлиять на ситуацию в современной школе. Сегодня в академии я не веду, как это было раньше, курс «Духовное просвещение в светской школе». В первую очередь, я стараюсь усилить богословский аспект в школьных курсах истории и литературы. Это то, что называется духовной составляющей жизни человека; то, что в советские годы совершенно игнорировалось учителями. Вижу, какие плоды это дает, как много нового учителя и дети для себя открывают.
— А как Вы пришли к идее таких занятий? Вы родились в верующей семье?
— Семья была действительно, по сути, православная. Моя замечательная тетушка была очень верующим человеком. Решающее же значение для меня в вопросе воцерковления имело то, что более 15 лет назад при СПбПДА открылись Свято-Иоанновские богословско-педагогические курсы. Я закончила их, для меня и для многих других учителей это имело колоссальное значение. Уверена, что эти курсы смогли заметно перенаправить педагогический процесс в нашем городе. Для моей семьи это также оказалось определенной вехой: сегодня все мы, включая внучку, воцерковленные люди.
— Одна моя знакомая (учитель по профессии) сказала, что нет более косных людей, чем учителя. Вы замечали это в период работы в АППО? Как вообще учителя реагируют на Вашу попытку истолковать нашу литературу и историю в христианском ключе?
— Я не соглашусь с тем, что наши учителя — косные. Просто у всех разный путь к вере, разное восприятие. Например, я заметила, что те, кто в начале курса воспринимал мои лекции «в штыки» и больше всего со мной спорил, в конце становятся наиболее близкими мне по духу людьми. Яростное несогласие человека означает его нетеплохладность, его неравнодушие к вопросам веры. Для современных учителей характерны повышенный интерес и особое внимание ко всему, что касается несоциального истолкования литературы и истории. Ко всему тому, что касается Библии, истории Церкви, церковной традиции. Потому что они видят, что и дети на такое прочтение предмета реагируют с громадным интересом. Оно дает возможность почувствовать собственную ценность, разглядеть в себе личность.
— Сегодня в школе возобладал плюрализм мнений, разнообразие в методиках преподавания предмета. Это хорошо? Многие говорят о развале нашего образования, о том, что уход от стандартов — это минус...
— Школа за постсоветский период потеряла бесконечно много. Но все-таки сегодня очень благодатное время для школы. Оно предрасполагает всех нас к размышлению, к поиску смысла, к вдумчивому, позитивному диалогу. В отличие от советского времени сегодня в школе ничто нельзя преподносить как догму, все нужно обосновывать. И каждому человеку нужно дать возможность подумать, высказаться, это очень важно.
Успешность от слова «успеть»
— А что препятствует духовному просвещению в нашей современной школе, как Вы думаете?
— Целый ряд факторов. Церковь вообще за последние годы не использовала многие возможности для просветительской работы в школе. Не исключено, что кое-что наверстать уже не удастся. Прежде всего, это вопрос о сексуальном воспитании детей. То, что происходит с начала перестройки, — это провоцирование школьников в сторону греха. Дети стали слишком рано узнавать то, что они ранее узнавали в сознательном возрасте, в возрасте размышления. И этому процессу до сих пор не воспрепятствовали в должной мере ни школа, ни Церковь. Сейчас дети знают о сексе практически все, в то время как опыта настоящего глубокого чувства у них еще нет. Роль Церкви здесь могла бы быть очень серьезной, хотя бы в плане разъяснения детям такого понятия, как ответственность за другого человека, ответственность за отношения с ним. Также Церковь могла бы возвысить свой голос в связи с такой проблемой, как нынешние ночные клубы. Сегодня их деятельность практически не регламентирована, и посещают их уже с
7-8 класса. Когда мы с мужем едем на раннюю Литургию, мы видим, какая молодежь возвращается из ночных клубов, и в каком виде эти дети...
— А почему подростки в основном не интересуются церковной жизнью, почему Церкви не удается отвлечь основную массу молодежи от ночных клубов?
— Во многом это связано с тем, на чем сконцентрирована сегодня церковная проповедь, обращенная к человеку: «туда нельзя, сюда нельзя — ничего нельзя»... Сплошные ограничения и какие-то обрядовые мелочи: в брюках не входить, без платка не входить, руки сложить так-то... У подростков и молодежи все это, совершенно закономерно, вызывает только отторжение. Почему не говорить детям почаще, что Церковь всегда открыта, что Бог ждет от них не бездумного послушания, а доброго, творческого отношения к миру, что Он хочет подарить им радость! Очень хорошо об этом пишет в своих «Дневниках» протопресвитер Александр Шмеман. Настоящая красота жизни познается только в христианстве, вот что нужно доносить! И что «количество добра» в мире зависит от тебя тоже! Такая позиция ребят вдохновляет.
— Но как школа может способствовать такой позитивной церковной проповеди? Ведь конституционно у нас запрещено проповедовать определенные религиозные ценности...
— Запрещено впрямую «агитировать за Церковь». Но это и не нужно, ведь роль школы в другом. В призыве к нравственности, к постановке правильных целей в жизни. Сегодня школа, отдавая дань моде, призывает школьника быть «успешным». В принципе ничего плохого в этом нет, если правильно трактовать слово «успешность». «Успешность» происходит от глагола «успеть», то есть человек должен успеть в жизни определенные вещи. А что это за вещи? Создать семью, вырасти профессионально, например. И здесь пути Церкви и школы могут смыкаться.
Помимо ОПК
— Может быть, авангардом такого движения навстречу — для Церкви и школы — могут стать домовые храмы в учебных заведениях?
— Конечно, эти храмы, — а их ведь в России уже немало возрождено и вновь открыто, — должны были бы уже давно выполнять эту роль. Но здесь, мне кажется, увы, скорее мы имеем дело с упущенными возможностями. Большая часть домовых храмов существует фактически автономно от тех учебных заведений, в которых они расположены. Они не работают в той ипостаси, к которой призваны. Как правило, они являют собой довольно замкнутые самодостаточные общины для неработающих пенсионеров и небольшой группы интеллектуалов, которым совершенно нет дела до огромной массы неверующих людей, ежедневно проходящих мимо этого храма.
— В чем причина такого положения дел, как Вы считаете?
— Конечно, это позиция прихожан и настоятеля. Если говорить о домовом храме в нашей академии, у истоков прихода которого была и я, то здесь очевидно, что мы просто очень мало работали. Через нашу академию за год проходит до 15 000 учителей, которые учатся постоянно, однако храм охватывает своей деятельностью всего несколько десятков человек. Для привлечения других людей не делается ничего, — а ведь если бы устроить, к примеру, открытые лекции, пастырские часы, круглые столы по актуальным вопросам воспитания, то люди бы потянулись... Вообще наша Церковь в своей попытке соответствовать последним тенденциям в жизни общества, увы, постоянно отстает. Взять хотя бы ОПК. Этим нужно было заниматься
10-15 лет назад, а мы занялись только сегодня!
— Что, кроме ОПК, Церковь и школа могли бы делать вместе?
— Даже в рамках школьной программы возможна масса проектов. Например, церковное краеведение. У нас ведь есть предметы «петербурговедение», литература, история, живопись. Почему бы не добавить темы, целый большой модуль о выдающихся храмах нашего города, района, где живет ребенок? Это могло бы стать предметом серьезного группового исследования самих ребят. Заочные экскурсии по храмам, разъяснение смысла церковной архитектуры, живописи, серьезно подготовившись, могут проводить сами дети. Защита таких проектов у детей и у родителей вызвала бы огромный интерес! Церковь также могла бы активнее включиться в работу по пропаганде патриотизма, по распространению среди школьников знаний об истории нашей страны, в частности, о гонениях на Церковь в XX веке, о наших святых новомучениках. Сейчас важнее всего перенаправить энергию детей в сторону доброго самосозидания — раздумья о самом себе, о других, о мире. Нужно больше лекций, конкурсов, олимпиад, экскурсий для школьников, проводимых в активных формах. Например, паломничества к местам массовых расстрелов 20-х-30-х годов: на Ржевский полигон и на Левашовскую пустошь. Сколько человек там побывало за постсоветский период? Думаю, около 500. А ведь в нашем городе 4 000 000 жителей! К самому паломничеству, чтобы оно не было дежурным мероприятием, надо готовить детей. Они совсем по-другому отнесутся к поездке, если восприятие подогрето их собственной исследовательской работой. Я считаю, что сегодня Церкви в вопросах отношений со школой и с обществом нужно проявлять больше инициативы. Мы должны не просто соответствовать текущему историческому моменту, мы должны работать на опережение. Выжидательная позиция уже привела к большим потерям.
Беседовала Анастасия Коскелло
