Всмотримся в церковную символику, вслушаемся в тексты, звучащие во время богослужений: воины, полководцы, щиты, мечи, копья, доспехи, победы и поражения — всем этим полно христианское искусство. Каково происхождение милитаристской символики? Что она значила для древних христиан? И главное: зачем она нужна нам?

Когда вы читаете утреннее правило, не «спотыкается» ли ваш взгляд о странную фразу тропаря Кресту, который называется также «молитвой за Отечество»: «Господи... победы православным христианом на сопротивныя даруя»? Кажется, «сопротивныя» — это те, кого мы должны любить, а не побеждать?! Да и победа в войне, пусть на той стороне фронта язычники или атеисты, сама по себе не имеет нравственного веса. А если православные христиане сражаются с другими православными христианами, как в случае войн Московской Руси и Великого Княжества Литовского? Тут что-то не так. Видимо, автор тропаря (считается, что им был преподобный Косма Маиумский) имел в виду совсем другую победу в совсем другой войне... Попытаемся в этом разобраться, обратившись к тому времени, когда Церковь сражалась за свое существование не только словом, но и мечом.

Священная война

Израильский народ вышел на историческую сцену, а точнее, был выведен на нее Богом с определенной целью: он должен был во всех смыслах приготовить пришествие Спасителя и стать той плотью, в которую облечется предвечное Слово Божие. Мессии было определено не только принадлежать к конкретному этносу, но и стать иудеем в социальном смысле, восприняв психологические и культурные особенности, присущие «народу земли»: его язык, нравы, экономические, политические и даже богословские взгляды.

Но ведь для того, чтобы Иисус Христос мог воспринять не только плоть, но и уникальный дух еврейского народа, этот народ должен был сохраниться в качестве неповторимого субъекта исторического процесса на протяжении столетий. Возможно, поэтому Ветхий Завет уделяет значение не только индивидуальному совершенству человека, но и нравственной и религиозной чистоте еврейской нации в целом. И именно по этой причине политические успехи Израиля, в том числе и его военные победы, неотделимы от духовного становления этого народа.

После исхода из Египта во время странствования по Синайскому полуострову и освоения Ханаана израильтяне воевали беспрерывно. Конечно, в результате своих побед Израиль добивался определенных «геополитических» успехов: например, контроля над определенной территорией, ослабления или уничтожения опасного соседа. Однако главным было не это. Целью любого военного конфликта было сохранение религиозной идентичности сынов Иакова и ликвидация всякой угрозы культу Яхве в качестве единственной основы еврейского миросозерцания.

Исповедание единобожия являлось свидетельством того, что война, которую ведет Израиль, является праведной (Втор. 20, 1. 4; 1 Цар. 17, 45: слова Давида перед битвой с Голиафом). Этим же определялось и дифференцированное отношение израильтян к противнику. В отношении тех народов, которые не входили в непосредственное соприкосновение с евреями и потому не могли оказать на них тлетворного влияния, допускались мирные отношения и даже некоторые формы экономического взаимодействия. Но в случае обитателей Ханаана, исповедовавших зачастую изуверские формы язычества, военные действия должны были сопровождаться полным уничтожением, во избежание того, чтобы эти народы не научили евреев «делать такие же мерзости, какие они делали для богов своих» (Втор. 20, 18). Требованием религиозной чистоты был также обусловлен запрет заключать военные союзы не только с язычниками, но и с коленами Израилевыми, отступившими от чистоты веры. Так, иудейский царь Амасия, собираясь на войну против идумеев, включил в свою армию 100 000 наемников из Северного Царства, пребывавшем в грехе идолопоклонства. Однако Бог через своего пророка повелел царю отказаться от услуг этих воинов (2 Пар. 25, 5-13).

С другой стороны, библейские авторы относятся отрицательно к тем войнам, которые служили не сохранению религиозной идентичности еврейского народа, а увеличению государства, материальной наживе и так далее. Израильтянам было прямо запрещено посягать на земли, которые Бог отдал в удел другим народам (Втор. 2, 4-5). Более того, Священному Писанию вообще чужд патриотизм в нашем понимании. Например, для укрепления еврейской государственности, видимо, был очень важен поход царя Амврия против Моава, о чем свидетельствует знаменитая «Стела Меши». Однако о военных успехах этого царя Израиля Библия не говорит ни слова. Вопиюще непатриотично ведет себя Давид, когда переходит на сторону филистимского царя Анхуса и даже принимает участие в походе филистимлян против Саула (1 Цар. 28-29). И уж, конечно, далеки от призывов к безусловному сопротивлению агрессорам многие пророческие тексты, наполненные в равной мере скорбью о неверности еврейского народа и осознанием необходимости его наказания за грехи. Пророк Иеремия, скажем, транслирует прямой запрет Бога «защищать родину» от Навуходоносора, являющегося орудием Его гнева (Иер. 27).

Впрочем, наказание Божие имело свои пределы, и там, где возникала угроза не только независимости Израиля, но и существованию еврейского народа в качестве носителя религии откровения, Священное Писание вновь поднимало тему священной войны. Наиболее ярким и последним по времени примером этого является восстание Маккавеев, возникшее в результате попытки Антиоха IV Епифана уничтожить израильскую религию.

Полководец и рядовые

Даже те войны, что Израиль вел под «правильными» знаменами, то есть с именем истинного Бога на устах, — сами по себе были лишь человеческим делом. Библия описывает несколько эпизодов, когда еврейский народ начинал бой, призывая Яхве, и при этом все же навлекал на себя Его гнев (Втор. 1, 41-44). Для религиозно оправданной победы, кроме «субъективного» желания того, чтобы Бог благословил воинов Израиля, нужно было «объективное» присутствие Самого Бога между сражающимися (см. напр. Числ. 14, 43). Принципиально не важно, что ждало народ Божий, если он вступал в бой в мистическом одиночестве, победа или поражение: в самом высоком смысле он проигрывал все равно.

В священной войне полководцем израильской армии выступает Сам Бог, который отдает приказы «офицерам» (Моисею, Иисусу Навину, судьям, царям), расставляет полки на бранном поле (Исх. 6, 26) и, желая строго регламентировать походную жизнь войска, передает «через ангелов» (Гал. 3, 19) Синайское законодательство. Бог, впрочем, свободен в выборе, на чьей стороне в войне выступать и какой народ использовать в качестве своего орудия. Даже присутствие среди израильских войск ковчега завета не гарантировало народу Божию победы. В этом израильтяне убедились после поражения от филистимлян при Авен-Езере, когда их армия была разгромлена, а ковчег захвачен противником (1 Цар. 4, 1-11).

Но не только истинный полководец, но и истинные воины народа Божия находились не на земле, а на небе. Точнее сказать, воины земного Израиля были настолько праведны и истинны, насколько они успешно подражали небесному народу Божию. Бог от века окружен «небесным воинством» (3 Цар. 22, 19), но «во время оно» призывает Себе на службу новых солдат, набирает новое «ополчение Господне» (Исх. 12, 41). И перед этими новыми воинами всегда стоит выбор, следовать за военачальником или, проявив своеволие, дезертировать.

Мотив подражания ангельским силам не столь ясно артикулирован в канонических ветхозаветных текстах, хотя параллелизм между организацией небесного и земного воинства очевиден: небесная армия так же, как и земная, подчиняясь одному военачальнику, имеет вождей (Нав. 5, 13-15), включает различные «рода войск» (Пс. 67, 18) и живет по определенному уставу (Ис. 45, 12). В действительности, читая многие библейские тексты, прибегающие к милитаристской образности, зачастую не так легко понять, о ком идет речь: об ангелах или о людях. Возможно, что это различение не было важным и для самих богодухновенных авторов, по мнению которых воины Божии — это прежде всего исполняющие волю Господа (Пс. 102, 21) вне зависимости от того, к какому «уровню» мироздания они принадлежат.

В ожидании Христа

Вдумчивый читатель имеет полное право недоумевать: если армия Божия — это те, кто исполняют Его волю, то так ли уж необходимо рядовому бойцу брать в руки оружие и участвовать в реальных боевых действиях. Особенно подобная постановка вопроса стала актуальной после Вавилонского плена, когда постепенно угасала и без того неполноценная еврейская государственность. Именно в эту эпоху из скорлупки отжившей монархической идеологии родилась концепция мессианского царства. Но новое государство требовало и новой армии. Необходимо было радикально переосмыслить «милитаристское» богословие Ветхого Завета.

В знаменитом кумранском трактате «Война сынов света против сынов тьмы» приводится описание священной армии, потрясающее как своей подробностью, так и отсутствием всякой связи с действительностью. В трактате рассказывается о том, как должны быть одеты воины Израиля, какое оружие иметь, в каком порядке вступать в бой и какие молитвы при этом произносить. Подробнейшим образом расписана роль левитов в сражении: практически каждый эпизод битвы сопровождается тем или иным ритуальным действием. Также дается исчерпывающее перечисление врагов Израиля, причем все этнонимы заимствованы из Ветхого Завета. Среди врагов не упомянуты римляне, что не удивительно, поскольку речь в трактате идет не о конкретных военных действиях, а о последней битве Израиля с врагами Божиими («сыны тьмы, сыны Велиала»), эсхатологическом действе, по завершении которого должно установиться мессианское царство. И здесь уже не косвенно, как в Ветхом Завете, а прямо указывается на единство земной и небесной армии: «Ибо свят Господь, и Царь славы с нами, вместе со святыми Его. Мужи войска ангелов Его призваны на службу вместе с нами. Могучий воин в нашей общине, и войско духов Его с нашими пешими и конными» (1QM+1Q33, 877-883). Столь тесное соприкосновение с небесным миром требует и исключительной строгости «морального облика» воина. Поэтому в воинский стан не допускаются грешники и не готовые к войне люди.

В конечном счете в тексте описано именно духовное противостояние Бога и дьявола, на стороне которых выступают воинские подразделения, сформированные из небесных и земных добровольцев. Однако богословие этого текста все же имеет отчетливый ветхозаветный привкус. Поскольку мысль автора сосредоточена на земном Израиле, а врагами израильтян выступают язычники, хотя и символически изображенные, ему трудно сделать последний шаг к пониманию войны как исключительно духовного явления. Этот шаг сделало только христианство, последовательно отрицающее значимость того, к какому народу принадлежит рядовой божественного воинства.

С кем воюют христиане?

Воинская символика в новозаветных текстах не играет той же роли, что поэтическая метафора в устах того или иного мыслителя. Любая метафора для богослова случайна и не является безусловно необходимым выразительным средством. Напротив, образа войны требует сама суть христианской мысли, которая вырастает из ветхозаветной, освобождаясь при этом от второстепенных культурных наслоений. Эта символика не «одолжена» у Ветхого Завета, а возвращена временным хранителем истинному владельцу.

Мы сошлись на том, что война — это способ сохранения народа в качестве уникального субъекта истории, а священная война — это способ сохранения религиозной идентичности. Однако ничто так не угрожает религиозной идентичности человека, как он сам: его греховные наклонности или даже добрые качества, если они занимают неправильное место во внутренней иерархии. Не удивительно, что христианские авторы акцентируют внимание не на внешних врагах, а на тех препятствиях, которые сам человек ставит на пути спасения и соединения с Богом.

Спаситель свидетельствует о том, где проходит линия фронта священной войны. Он объявляет наиболее опасными врагами самых близких христианину людей (Мф. 10, 35-36). Но опасны они для воина Христова только в той степени, в какой он сам привязывается к ним, полагая, что подобные привязанности являются как бы неотъемлемой частью внутридушевного устройства (Мф. 10, 39). Поэтому меч, который Господь приносит на землю (Мф. 10, 34; ср. Еф. 6, 17), отсекает не столько одного человека от другого, сколько истинного человека от ложного в пределах одной телесной оболочки. Как говорит автор Послания к Евреям, «слово Божие живо и действенно и острее всякого меча обоюдоострого: оно проникает до разделения души и духа, составов и мозгов, и судит помышления и намерения сердечные» (Евр. 4, 12).

Союзники и противники

В той войне, что христианин под началом Господа ведет с самим собой, у него есть союзники в лице как ангелов (Откр. 22, 9), так и людей. Земное воинство Божие — это сообщество тех, кто поставил своей задачей вместе с другими добровольцами победить свою собственную страстную натуру. Христиане, по выражению апостола Павла, «ниспровергают замыслы и всякое превозношение, восстающее против познания Божия, и пленяют всякое помышление в послушание Христу, и готовы наказать всякое непослушание» (2 Кор. 10, 4-6). Залогом победы в духовной войне является преодоление замкнутости подвижника на собственной душе, ведь замкнутость мешает увидеть неравноценность того, что содержится внутри человека, и отделить существенное от наносного. Отсюда парадоксальный образ «брони любви» (1 Фес. 5, 8 и далее). Воин Христов наносит удары своим страстям не гневом, а любовью, и тем самым оказывается ближе к подобному себе духовно-телесному существу. Не так ли обстоит дело и в обычной армии: нет никого ближе для солдата, чем его сослуживец, переносящий вместе с ним все тяготы военного быта. Неслучайно так важна воинская лексика для литературы, вышедшей из-под пера монахов. Ведь суть их подвига состоит в наиболее последовательной реализации не только этического идеала Евангелия (к этому призваны все христиане), но и проекта нового христианского социума, существующего по модели особого боевого подразделения. Афонский старец Паисий говорит о монахах: «Они — эти „десантники“ нашей Церкви — стали воинами Христовыми, победили свои страсти, уничтожили врага — диавола и получили от Христа нетленные венцы».

На стороне греховного alter ego также выступают ангелы, являющиеся чем-то вроде начальников для армии страстей, из которых соткан образ неистинного Я. Противостоять им можно только с помощью неустанной внутренней работы (Еф. 6, 10-18). Союзниками тени «сокровенного человека» оказываются также и люди. Но это вовсе не гонители христиан, не иудеи и не язычники, которые своей враждой против последователей Спасителя помогают легче и быстрее достигать совершенства (1 Пет. 4, 1-19). Прежде всего против ополченцев священной дружины выступают мнимые христиане, которые не только не желают преобразовывать себя, но и исподволь навязывают церковной общине свою «модель мира» (2 Пет. 2, 1-22). Отказ от самосовершенствования оборачивается духовной подменой. Воин переходит на сторону противника (ложного человека, ведомого дьяволом) и ставит своей целью уже не духовный, а только материальный успех, обязательно сопряженный с противостоянием другому человеку, а значит, и Христу.

Последняя битва

Война между истинной и ложной религиозностью — одна из смысловых линий книги Апокалипсис. Парадокс данного противостояния заключается в том, что в то время как для сторонников антихриста важна внешняя победа над христианами, последние стремятся победить зло внутри себя. Это достигается скорбью, нищетой, терпением, покаянием, любовью и, в конце концов, верностью до смерти, мученической кончиной за Христа (Откр. 2, 2-19; 12, 11). Устранение внутреннего зла освобождает путь ко Христу и Его Царству (Откр. 2, 7; 3, 12).

При этом победа, одержанная Христом, ангелами Его и святыми, которые причастились этому небесному триумфу, отнюдь не означает земного торжества христианства. В политическом смысле последователи Христа потерпят поражение (Откр. 11, 7; 13, 7). Произойдет это именно потому, что христианство не ставит своей целью покорить себе видимого человека, но желает торжества веры Христовой в его уме и сердце. Успешная проповедь может привести к политической победе, так что евангельское учение станет официальной идеологией того или иного государства. Но для того, чтобы эта победа была окончательной, требуется бесповоротное искоренение разъедающего душу зла. В истории это невозможно, и потому любой политический или военный успех христианства недолговечен.

Конечно, христианские государства (которые, заметим на полях, уже несколько десятилетий как не существуют в природе) могут защищать свои границы с помощью оружия и даже наносить превентивные удары по сопредельным территориям в случае очевидной угрозы. И это не противоречит евангельским нормам... Почему? Дело в том, что, когда то или иное государство принимало христианство в качестве официальной идеологии, оно становилось точным подобием ветхозаветного Израиля, который был носителем универсальной религиозной концепции, но отстаивал ее в качестве «своей», национальной веры. Поскольку враг христианского государства угрожает в том числе и его религиозной уникальности, для сопротивления ему требуется прибегать к оружию, убивающему плоть...

Итак, христиане покинут поле битвы на щите. Однако в той точке, где прямая истории сходится с вечностью, виктория Христа и святых над злом станет очевидной для всех участников «боевых действий». Именно в этом смысле следует понимать заимствованные из Ветхого Завета выражения, описывающие торжество народа Божия и его Царя над всеми племенами земными. Конечно, речь идет не об историческом мессианском царстве, а о Царстве Небесном. Власть христиан «над язычниками» (Откр. 2, 26-27; ср. Пс. 2, 8-9) возможна и оправдана только в том смысле, что за границами истории Христос будет полноправным правителем всего мироздания и в том числе всех народов, а значит, и христиане как некий мистический суперэтнос объединят все племена в поклонении истинному Богу.

Почему же для Церкви в ее современном положении столь важны древние и не очень понятные образы священной брани? Они действительно не слишком хорошо проницаемы для нашего сознания. Разве не так же обстоит дело и с прочими символами, к которым она прибегает? Разве доступны нашему уму ближневосточные образы пастуха и овец, раба и господина, даже отца и сына? Все это далеко от нас. И современный христианин фактически должен проделывать большую работу в понимании Евангелия, чем требовалось от его единоверцев первых веков. Но эта работа необходима, поскольку, как это ни печально, человеческому уму не удалось произвести более универсальных образов, чем те, что дает сама жизнь в ее самых простых проявлениях. Защищать свою страну, своих близких и себя самого — это так естественно для человека в его грехопадшем состоянии. Но не всегда удается понять, что главное на войне — не победа человека над человеком, а триумф над столь свойственным нам эгоизмом. И в этом вся воинственность христианства.

Тимур Щукин
Иллюстрации: Юлия Нурмагамбетова