Епископа Гатчинского Амвросия в нашем городе знают прежде всего как ректора Санкт-Петербургских Духовных школ. При этом не всем известна богатая музыкальная составляющая его церковной биографии. Об этом, а также о том, каким он увидел Регентское отделение, возглавив семинарию и академию почти год назад, мы попросили рассказать самого владыку.

Клиросное детство

- Владыка, в каких хорах Вам доводилось петь или дирижировать, удается ли Вам сегодня, будучи ректором, практиковаться в регентско-певческом плане?

- C самых ранних лет меня влекли в храм непередаваемая красота богослужения и ощущение чего-то таинственного, неземного. Город Железногорск Курской области, в котором прошли мои детство и юность, был основан в 1960-х годах, поэтому не имел своего храма. На весь огромный район была церковь святителя Николая в слободе Михайловка, в двадцати километ?рах от города. Прежде в этих местах было множество храмов. Последней в 1971 году была закрыта Казанская церковь в селе Андросово, где меня в 1970 году крестили. Храмы закрыли, но люди остались. Остались и замечательные певчие, которые по большим праздникам съезжались в Михайловку и составляли огромный мощный хор. Какие сильные и красивые были голоса! Как вдохновенно они пели!

А я, мальчишка, стоял под клиросом, с упоением слушал и с за?вистью смотрел на этих счастливых людей. Прямо перед клиросом я облюбовал себе подсвечник, на который ставить свечи и тушить их мог только  я. Я быстро на слух выучил слова и напевы и пел вместе с хором, а в конце старался оставить голосом «хвост», чтобы певчие меня заметили. Клирошане действительно обратили внимание на поющего на каждой службе мальчугана, но времена были суровые, и дорога на клирос мне была закрыта. Когда же больного настоятеля заменил командированный из Курска священник Валерий Васильев (в будущем архиепископ Корсунский Иннокентий), он не побоялся взять меня в алтарь пономарить. Правда, я больше любил петь и часто сбегал на клирос. Мне было 11 лет. Это и был мой самый первый церковно-певческий опыт.

Параллельно я учился в музыкальной школе, а нелюбимые уроки сольфеджио самостоятельно заменял пением в церкви. Об этом через некоторое время узнали, и мне пришлось в старших классах по воскресеньям и праздникам уезжать за 70 километров в Орловскую область. На этой благословенной земле меня тоже приютил святитель Николай, в церкви которого в поселке Кромы я сначала пел, а когда мне исполнилось 16 лет, стал регентом и чтецом клироса.

В 1985 году я впервые приехал в Троице-Сергиеву Лавру. На акафист удалось пробраться прямо к клиросам Трапезного храма. И тут я услышал такое пение, какое не слышал никогда. Пел хор архимандрита Матфея (Мормыля). Помню, что я очень ясно осознал полную невозможность когда-нибудь оказаться в этом хоре. Однако Бог ?призрел на желание моего сердца, и через несколько лет это произошло.

После армии я поступил в семинарию. По результатам экзаменов меня сразу же записали в Архиерейский или (как его иначе называли) Первый академический хор. Но стремление попасть в хор к отцу Матфею не давало мне покоя. Я молился у раки преподобного Сергия, написал письмо отцу Иоанну (Крестьянкину), готов был на все, только бы попасть в Братский хор. Вопреки уже полученному распределению, пошел на прослушивание к знаменитому лаврскому регенту. Прослушивание длилось полтора часа. И случилось чудо. Отец Матфей позвонил регенту Первого хора, и вопрос был решен.

«Братие, сие да мудрствуется в вас»

- Я пел в Братском хоре два с половиной года. Здесь я многому учился. Заменяя иногда отца Матфея на спевках и во время богослужений, научился работать с хором. А потом я принял постриг и на меня отцом инспектором, ныне покойным епископом Сергием (Соколовым), было возложено послушание создать еще один академический хор. В 1994 году он был создан. На правом клиросе в Лавре пел хор отца Матфея, на левом — мой. Когда мы выезжали в Москву или за границу, работали над записями, основные составы наших хоров объединялись, а я был помощником главного регента Лавры.

Это было счастливое время. Отец Матфей научил нас любить и понимать богослужение. Бывало, над одной фразой или даже словом мы работали по несколько часов. Он приводил аналогии, образы, пытался донести до нашего сознания, как нужно произнести и спеть это слово. Зато потом звучание этого слова становилось настолько глубоко проникающим в сердце, что самым очевидным образом главной ценностью нашей жизни мы осознавали Бога-Слово и Его Святую Церковь… Музыка должна подчиняться слову. Служение музыки в Церкви заключается в донесении этого слова до ума и сердца человека. Некоторые произведения поэтому мы учили годами! Если у нас не получалось так, как хотел отец Матфей, он откладывал песнопение на время, оно «дозревало» в нашем сознании, потом снова работали…

Помню, как не раз мы приступали к «Братие, сие да мудрствуется в вас» диакона Сергия Трубачёва, но только через несколько лет оно было исполнено и записано на диске, посвященном 2000-летию Рождества Христова. Бился с нами над своим песнопением и сам автор. Когда у него иссякли силы, он воскликнул: «Братья! Да о имени Иисусове всяко колено поклонится небесных и земных, и преисподних! Неужели Вам, будущим священно?служителям, незнакомо Сладчайшее Имя Иисусово?!» И отец Сергий заплакал. Наступила гробовая тишина, которая прозвучала громом для каждого из нас в глубинах наших сердец. Мы обнаружили в авторе делателя Иисусовой молитвы и поняли, почему мы не можем ТАК произнести это Имя, как хочет этого он. Для многих из нас это было таким уроком!

От профессионализма — к церковности

- Шесть лет я управлял Академическим хором. После был переведен в Сретенский монастырь, где одним из моих послушаний также стало регентское дело. Наместник монастыря спросил, сколько недель понадобится, чтобы хор запел, как в Лавре. Я сказал, что года два, а лучше — три. Такого ответа он не ожидал, но набрался терпения и стал ждать.

У меня началась работа с новым коллективом. Здесь я столкнулся с немалыми трудностями. Если в Лавре студенты семинарии не очень хорошо читали ноты, поэтому приходилось все учить на слух, то светские музыканты читали их более-менее хорошо, но от их исполнения веяло какой-то мертвечиной. К этому добавлялись постоянные «профессиональные» капризы: то голосовые связки «еще спят» или «уже спят», то они не могут нести такую нагрузку и прочие для меня неприемлемые вещи. В Лавре мы пели раннюю Литургию в 5 утра, затем позднюю — в 10, а вечером — акафист. А ведь мы еще и учились. Конечно, трудно было. Однако мы не жаловались.

Я понял, что с этими «профессионалами» у меня и за 10 лет не получится создать хороший хор. Началось обновление состава. Я стал набирать студентов из Академии хоровых искусств, они читали с листа ноты так, как никто другой. Вместе с тем это были живые, творческие люди, способные услышать и выполнить то, чего я от них добивался. Пригласил я и выпускников Московской семинарии и академии, которые прошли лаврскую школу и смогли внести в коллектив главное — церковность, то есть дух, без которого не оживет самое профессиональное исполнение. Через два с лишним года хор Сретенского монастыря по-настоящему состоялся. Я был его регентом с 2000 по 2005 год. Сегодня этот замечательный коллектив, который под руководством Никона Жилы достиг наивысшего развития, известен во всем мире.

На этом моя регентская деятельность закончилась. Правда, иногда я позволяю себе «тряхнуть стариной», но только со своим родным коллективом — Сретенским хором. Очень хочу, если даст благословение наместник Сретенского монастыря архимандрит Тихон, пригласить с концертом дорогой мне коллектив в нашу Духовную академию.

Литургия Преждеосвященных Даров в академическом храме.
Трио «Да исправится молитва моя». Фото: Артем Ершов

Учиться не только регентству

- Каковы были Ваши первые впечатления от Регентского отделения, от пения в наших Духовных школах, когда Вы прибыли сюда в качестве ректора?

- Впечатления от пения наших хоров были радостные. С первых дней своего ректорства я столкнулся с множеством других проблем, но при этом утешало одно: слава Богу, здесь поют хорошо! А для меня это очень важно. Поют хорошо — это значит, что пение сугубо церковное, исходящее из глубин верующих сердец, настоящее, подлинное. Были непривычны новые гласы, мягкость воспроизведения звуков, отсутствие так называемого «читка». Для меня лаврский певческий стиль с его гласами и подобнами (Подобен (греч. ‘όμοιον) — песнопение в русской церковной музыке, принятое за образец по строению текста и напева. — Прим. «ВЖ») навсегда останется самым неповторимым и непревзойденным.

Некоторые священнослужители спрашивали меня, намерен ли я изменить местные гласы на так называемые московские. Ни в коем случае! Ректоры приходят и уходят, а школа должна жить своими традициями. Главным их хранителем я считаю архимандрита Софрония (Смука), поэтому во всем, что касается богослужебных и певческих традиций, считаю необходимым советоваться с ним.

-Среди современных регентов есть люди не с семинарским, а с консерваторским или другим музыкальным образованием. Насколько в этом плане «конкурентоспособно» наше Регентское отделение, в чем его преимущества, а в чем еще предстоит работа?

- Часто настоятели храмов предпочитают принять в качестве регента профессионального дирижера, имеющего хорошее музыкальное образование и знающего богослужение и церковный устав. Он умеет работать с коллективом, способен быстро подобрать людей. Идеально, если такой регент живет полноценной церковной жизнью: участвует в таинствах, молится. Счастлив настоятель и его приход, имеющие такое сокровище. Лично я знаю нескольких таких руководителей хоров, создавших прекрасные коллективы. Один из них — Алексей Пузаков.

Но много ли таких примеров? Мы с вами часто слышим профессионально исполняемые концерты во время богослужений. Все вокруг восхищаются вокальными данными, музыка льется и ласкает слух. Не хватает только одного — молитвы… И богослужение превращается в концерт, в театральное представление, в котором иногда совсем неверующие люди играют роли регента и певчих. Когда представление закончено, они покидают храм и живут иной жизнью…

Образование, которое дается сегодня на нашем Регентском отделении, сугубо церковное, не признаваемое государством. Это главная проблема, психологически мешающая абитуриентам делать выбор в пользу Духовного учебного заведения. В результате у нас уменьшается конкурс и понижается уровень поступающих. Мы нуждаемся во введении дополнительных дисциплин, в привлечении новых педагогов. Нам еще предстоит решить эти проблемы, чтобы (не в ущерб церковному образованию) повысить уровень профессиональных музыкальных знаний и навыков. Вместе с тем учеба на Регентском отделении способна дать человеку то, что не сможет дать ни одно именитое светское музыкальное учебное заведение: навык литургической жизни, церковность, понимание сущности христианского пути и следования ему. Отсутствие этого превращает богослужение в музыкальное представление и лишает Церковь сути ее присутствия на земле.

Хор верующих сердец

- Церковная служба с точки зрения участия в ней различных служителей (начиная с предстоятеля и заканчивая сторожем) имеет целую иерархию взаимоотношений. Каково здесь место регента?

- Регент — это руководитель. В зоне его ответственности находится целый коллектив, подчас непростой. Бывает так, что настоятели целиком стремятся определять репертуар, не считаясь с мнением регента. Это неправильно. Регенту известно, в какой форме находится хор, что он сегодня способен исполнить хорошо, а что не очень, ему и должен быть отдан в этом вопросе полный карт-бланш. Творческого человека нельзя загонять в жесткие рамки, можно лишь муд?ро корректировать, если надо. В «локальной» иерархии регент во время богослужения занимает место после предстоятеля. Он с хором вторит молитве священника. Он с хором должен задавать молитвенный настрой всему приходу, образуя один большой хор верующих сердец.

Вопросы задавал протоиерей Александр Сорокин