Многим кажется, что история Древней Церкви состояла исключительно из догматических споров, борьбы с ересями, мученических и монашеских подвигов — одним словом, из чего-то очень далекого от наших сегодняшних реалий. Однако церковная история всегда была живой историей, великие события и личности которой вырастали из повседневной жизни обычных христиан. Большинство верующих состояли в браке, поэтому именно в этих «малых церквях» вырастали дети — новое христианское поколение.

Отцы и дети

Древнегреческое слово oikos в античности обозначало дом (как здание) и одновременно всех его обитателей — семью в широком смысле слова, которая в то время включала в себя не только родителей и детей, но также других родственников и даже рабов. Из Книги Деяний мы видим, что нередко вместе с главой семьи крестился и обращался в христианство «весь дом» (Деян. 18, 8; 16, 34). Именно из этих небольших домашних общин вырастали местные христианские общины, из «малой церкви» возникала Поместная Церковь. Поэтому апостол Павел приветствует Акилу и Прискиллу «с домашнею их ?церк?овью» (1 Кор. 16, 19), а дети нередко упоминаются в приветствиях посланий христианских епископов: например, в начале II века святой Игнатий Богоносец заканчивает свое послание к смирнским христианам словами «Приветствую дома братьев моих с их женами и детьми».

Семейные отношения были школой возрастания в христианстве, поскольку, по словам апостола Павла, «если кто о своих и особенно о домашних не печется, тот отрекся от веры и хуже неверного» (1 Тим. 5, 8). Именно живые плоды воспитания подрастающих детей рассматривались в качестве важного критерия при назначении их отцов на служение предстоятелями общин. Например, качества христианского пресвитера описываются в Новом Завете так: он должен быть «непорочен, муж одной жены, детей иметь верных, не укоряемых в распутстве или непокорности» (Тит. 1, 6). Логика раннехристианской Церкви была ясна: если мужчина не смог стать «пастырем добрым» в своей семье для собственных детей, то как он сможет пасти стадо Божие? Еще в конце IV века мы слышим отзвуки этих предписаний в так называемых «Апостольских Постановлениях»: «Пусть испытывают, когда принимающий рукоположение поставляется на месте епископском: честен ли он, верующий ли и благочинен ли он, имеет ли или имел ли он жену честную и верующую, в богочестии ли он вскормил и в учении ли Господнем воспитал детей, все ли домашние его боятся, стыдятся и слушаются его; ибо если мятутся против него и не повинуются ему его же свойственники по плоти, то как будут покоряться ему не домашние его, когда сделаются для него своими?»

Дар Божий

Христианство вступило в конфликт с окружающим его греко-римским миром по многим вопросам, и отношение к детям не было здесь исключением. Например, в Риме после рождения ребенка отец принимал его на руки в знак того, что желает воспитывать младенца, если же такого желания у него не было, закон позволял отцу отказаться от новорожденного, особенно инвалида, и даже умертвить его. Стремясь избавиться от нежеланных детей, язычники нередко оставляли их у дороги, где они умирали от голода или замерзали (в лучшем случае их находили прохожие, которые нередко продавали мальчиков в рабство, а девочек вскармливали, чтобы они впоследствии занимались проституцией). Климент Александрийский (около 150—215) в своем «Педагоге» говорит о современниках, которые «держат в доме попугаев и карликовых собак, а собственных своих детей подкидывают». Однако в Священном Писании мы видим совершенно другой взгляд: «Наследие от Господа — дети; награда от Него — плод чрева» (Пс. 126, 3). Тем самым каждый ребенок (в том числе и нерожденный) для верующих обладает безусловной ценностью как дар Божий. Поэтому христианин Аристид (II в.), обращаясь к императору Адриану, пишет в своей «Апологии»: «И когда у кого-либо из них (то есть христиан) рождается дитя, они славословят Бога». А «Дидахи», один из древнейших христианских памятников, возникший в конце I - начале II веков, ясно предписывает: «Не умерщвляй дитяти в зародыше и рожденного не убивай».

Христианские авторы рассмат?ривают чадородие как одну из целей брака, поэтому Климент Александрийский резко критикует тех, кто считал детей помехой для «спокойной» семейной жизни: «Отказ от детей нечестив, поскольку он посягает на деторождение, которое является божественным установлением. Желание избежать заботы о жене и детях является свидетельством малодушия и трусости, недостойной мужчины… Иметь детей есть благо. И если это так, да здравствует брак!» Он же дает следующее определение: «Венком для жены должен быть муж, а венком для мужа должен быть брак; цветы брака — их дети». Даже такой аскет и защитник монашества, как святой Иоанн Златоуст, в одной из своих проповедей восклицает: «Ты имеешь жену, имеешь детей: что может сравниться с этим удовольствием? У тебя есть дом, есть друзья: эти удовольствия вместе с целомудрием доставляют и великую пользу. В самом деле, скажи мне: что может быть приятнее детей и жены для того, кто хочет жить ?целомудренно?»

На путях веры

Дети, осознаваемые как дар, совершенно естественно обязывают родителей перед лицом дарующего Бога заботливо и ответственно относиться к ним. В Новом Завете мы встречаем ряд общих предписаний, говорящих об основах христианского воспитания; одни из них обращены к родителям (Еф. 6, 4), другие — к подрастающему поколению (Кол. 3, 20). Однако все они подчеркивают тесную взаимосвязь родителей и детей друг с другом в воспитательном процессе, поскольку конечной его целью является приближение к Богу и тех, и других.

Идеалы христианской этики были очень высоки, поэтому высокие требования предъявлялись и к процессу воспитания. Мы будем напрасно искать в древнехристианских текстах «учебник христианской педагогики», однако об отдельных ее аспектах говорят многие авторы. Так, святой Климент Римский обращается к родителям-христианам с наставлением: «Дети ваши пусть получают воспитание христианина; пусть научаются, как сильно пред Богом смирение, что значит пред Богом чистая любовь, как прекрасен и велик страх Божий и спасителен для всех свято ходящих в нем с чистым умом». Осознавая большую опасность пустого времяпрепровождения и связанные с этим искушения, «Апостольские Постановления» предписывают: «А вы, отцы, учите детей своих в Господе, воспитывая их в учении и наставлении Божием, и обучайте их потребным и согласным со словом Божиим мастерствам, чтобы при удобном случае не предались они веселью роскоши и, оставшись не наказанными от родителей и преж?де времени получив свободу, не удалились от добра… Посему, кто перестает убеждать и вразумлять сына своего, тот ненавидит собственное дитя».

В этом же тексте говорится о чрезвычайной важности окружения подростка, которое зачастую сильнее определяло его путь, чем педагогические усилия родителей: «Не попускайте им сходиться со сверстниками для пирования, ибо чрез это они уклонятся в бесчиние и впадут в блуд, и если подвергнутся этому по нерадению родителей, то в гибели душ их будут виновны родители. Ибо если они сойдутся с необуздываемыми, по беспечности родителей, то не одни согрешившие дети наказаны будут, но и родители их осуждены будут за них». Не менее грозно об ответственности родителей за неправильное воспитание детей говорит «Пастырь» Ерма (II век), где автор в видении слышит обличительные слова от Бога: «Впрочем, не ради тебя гневается на тебя Господь, но за дом твой, который впал в нечестие перед Господом и своими родителями. И ты, любя детей, не вразумлял своего семейства, но позволил им сильно развратиться… Ты только не колеблись, но будь благодушен и укрепляй свое семейство. Как кузнец, усердно работая молотом, совершает свой труд, так и праведное слово, ежедневно внушаемое, победит всякое зло». Тем самым слово увещания остается последним воспитательным средством христианских родителей, которые и в случае «педагогического кораблекрушения» не должны отчаиваться и опускать руки.

Трудности перевода

Христианские дети росли в среде греко-римской культуры, поэтому совершенно естественно вставал вопрос об их защите от влияния языческого мира, предлагавшего далекие от христианства идеалы. Одной позицией был отказ от контактов с источниками опасности: «От всех книг языческих удерживайся. Ибо на что тебе чужие речи, или законы, или лжепророки, когда они даже отвращают слабых от веры? Чего не достает тебе в Законе Божием, чтобы устремляться тебе к басням языческим?» («Апостольские Постановления»). Другая, более «центристская», позиция выражена в беседе святого Василия Великого «К юношам о том, как пользоваться языческими сочинениями»: «Ибо как для других наслаждение цветами ограничивается благовонием и пестротою красок, а пчелы сбирают с них и мед: так и здесь, кто гоняется не за одною сладостью и приятностью языческих сочинений, тот может из них запастись в душе некоторою пользою. Поэтому, во всем уподоб?ляясь пчелам, должны вы изучать сии сочинения. Ибо и пчелы не на все цветы равно садятся, и с тех, на какие нападут, не все стараются унести, но, взяв, что пригодно на их дело, прочее оставляют нетронутым. И мы, если целомудренны, собрав из сих произведений, что нам свойственно и сродно с истиною, остальное будем проходить мимо. И как срывая цветы с куста роз, избегаем шипов, так и в сих сочинениях, воспользовавшись полезным, будем остерегаться вредного». Перед нами — селективный подход, который был не просто теорией, но успешно реализовывался в жизни. Многие христианские святые (святой Василий Великий, блаженный Иероним и другие) получили классическое античное образование, которое активно и плодотворно использовали в деле христианского благовестия.

Евсевий Кесарийский рассказывает об Оригене (ок. 185—254), что он вместе с освоением классической школьной программы с детства учился христианским священным текстам по настоянию своего отца: «Что касается изучения Священного Писания, то тут начало у Оригена было положено прекрасное; с детства он прилежно (больше, чем принято) им занимался; отец не считал эти занятия простой добавкой к обычному школьному обучению. Прежде чем мальчик брался за эллинские науки, он вводил его в святую науку, заставляя ежедневно что-то заучивать и рассказывать». До нас также дошли сведения о составлении христианами собственного учебного материала: например, Аполинарий Лаодикийский (около 310 — около 390) переложил ряд ветхозаветных текстов в виде метрических стихов для использования их в образовательном процессе. Блаженный Феодорит говорит, что сосланный императором Валентом в Верхний Египет священник Протоген открыл там начальную школу, в которой он на основании библейских текстов преподавал письмо. Блаженный Иероним в одном из своих посланий, говоря о воспитании девочек, даже приводит порядок, согласно которому они должны знакомиться со священными текстами: начать с псалмов, затем прочесть Притчи Соломона, книги Экклезиаст, Иова, Евангелия, Деяния и новозаветные послания, после этого перейти к ветхозаветным пророкам, Пяти?книжию, книгам Царств, Паралипоменон, Ездры и Эсфирь. Лишь в самом конце (но только в случае отсутствия опасности для детской души) следует читать Песнь песней. В другом послании он же говорит, что шестилетние девочки уже должны начинать учить псалмы наизусть. Впечатляющая программа для современных христианских родителей!

Живые примеры

Латинская пословица гласит: «Слова наставляют, примеры ведут». Поэтому неудивительно, что побуждающим примерам в христианстве придавалось большое педагогическое значение. Уже в Евр. 11 мы находим длинный список ветхозаветных фигур, которые явили своей жизнью выдающиеся образцы веры. Конечно, у христиан были и свои собственные примеры — святые, прежде всего мученики, продемонстрировавшие верность Христу до смерти. Поэтому святой Иоанн Златоуст в одной из своих проповедей призывает родителей давать своим детям имена святых, чтобы они возбуждали в подрастающих христианах ревность к добродетели и желание подражания.

Самое важное ежедневное влияние своим примером оказывали родители. Говоря о соблазнах античного театра, который многие его прихожане посещали намного охотнее, чем богослужебные собрания, святой Иоанн Златоуст восклицает: «Оттого-то у нас города и развратились, что худы наставники юношества. В самом деле, как можешь ты образумить беспорядочного и развратного юношу, когда сам, в старости, поступаешь так легкомысленно, когда сам, за свою долгую жизнь, не насытился еще этим отвратительнейшим зрелищем?» Святой Киприан Карфагенский (около 200—258) в своем труде «О благотворении и милостыне» говорит об отце, который своей жадностью подает плохой пример детям и тем самым учит их любить маммону больше, чем Бога.

Роль матери в воспитательном процессе была очень важна, как показывают примеры семей блаженного Августина, святого Иоанна Златоуста, святого Василия Великого (из девяти его братьев и сес?тер четверо причислены к лику святых). В текстах христианских авторов есть и неоднократные указания, чтобы родители очень ответственно подходили к выбору воспитателей для своих чад: так блаженный Иероним говорит, что кормилица должна говорить только то, «что побуждает сердце воспитанницы к добродетели», вместе с ней ребенок должен ежедневно учиться петь псалмы и так далее. Конечно, между родителями нередко возникали конфликты по поводу того, как воспитывать детей. Например, святой Иоанн Златоуст в своем труде «Против врагов монашества» рассказывает о женщине, которая хотела вырастить своего сына аскетом, а отец (хотя он также был христианином) — солдатом, однако мать пригласила такого воспитателя, который помог ей осуществить свое намерение.

Дети в храме

Присутствие детей в храме и их участие в богослужении вызывает сегодня много вопросов. В древности ситуация также была непростой, поскольку тогдашние дети едва ли отличались от нынешних: так, в начале жития святого Антония Великого (около 251—356) подчеркивается, что он, посещая в детстве храм с родителями, не был таким озорным, как остальные дети. Для обеспечения порядка во время богослужения родителей призывали следить за детьми в храме. В «Апостольских Постановлениях» мы встречаем следующее предписание: «Молодые пусть сидят отдельно, если есть место, а если нет, то пусть стоят прямо; достигшие же возраста пусть сидят в порядке, а младенцев стоящих пусть возьмут их отцы и матери». В просительную ектению вставлялись особые прошения о детях, одно из которых приводится в этом же тексте: «Младенцев Церкви помянем, чтобы Господь, усовершив их в страхе Своем, привел в меру возраста». После молитвы над оглашенными диакон возглашал: «Да никто из оглашенных, да никто из слушающих, да никто из неверных, да никто из иноверцев. Сотворившие первую молитву, изыдите; возьмите детей, матери». А перед началом евхаристического канона рубрика гласит: «И пусть лобызают клирики епископа, народ — мужчины мужчин, женщины женщин, а дети пусть станут к амвону, а при них пусть стоит другой диакон, чтобы не производили они беспорядка, другие же диаконы пусть обходят и смотрят за мужчинами и женщинами, чтобы не было какого шума». Дети упоминаются в этом тексте и среди причащающихся, хотя описанный здесь порядок отличен от привычного нам сейчас: «После этого пусть причащается епископ, потом пресвитеры, диаконы, иподиаконы, чтецы, певцы, аскеты, а между женщинами — диаконисы, девственницы, вдовицы, потом дети, а затем весь народ по порядку, со стыдливостью и благоговением, без шума». Минуций Феликс († около 210) также свидетельствует, что в древности в раннехристианских трапезах любви, агапах, принимали участие не только взрослые христиане, но и их чада.

Однако дети участвовали в богослужении не только пассивно. Довольно рано на Западе появляются свидетельства о том, что дети были чтецами, поскольку их чистота рассматривалась как особенно подобающая святости читаемого ими священного текста. Согласно святому Амвросию Медиоланскому (около 340—397), дети в его время пели в хоре. Очевидно, это было связано с тем, что молитва детей рассматривалась как особо действенная, как видно из слов святого Иоанна Златоуста: «Так как мы сами сознаем свои прегрешения, то за тех, которые много погрешили и достойны осуждения, молимся сами, а за себя самих представляем молящимися детей, подражающих простоте которых ожидает Царство Небесное».

Прошло много столетий, и нынешний технологичный и скоростной мир разительно отличается от того, в котором жила Древняя Церковь. Изменилось многое, но дети остались теми же — нежными и ранимыми, ищущими и надеющимися. Осталась прежней и Церковь, ведь «Иисус Христос вчера и сегодня и во веки Тот же» (Евр. 13, 8). Поэтому вопросы, о которых писали раннехристианские авторы, не исчезли, но просто приобрели другое звучание. Они стоят перед нами сегодня и будут вновь и вновь возникать перед каждым христианским поколением, в малых церквях которого вырастают самые прекрасные цветы на земле — наши дети.