«Кто жаждет, иди ко Мне и пей» (Ин. 7,37)
Вода живаяСанкт-Петербургский
церковный
вестник

Основан в 1875 году. Возобновлен в 2000 году.

Вода живая
Официальное издание Санкт-Петербургской епархии Русской Православной Церкви

Последние новости

Ученость и мудрость — тема одиннадцатого номера журнала «Вода живая»
Ученость и мудрость — тема одиннадцатого номера журнала «Вода живая»
В День памяти жертв политических репрессий в Санкт-Петербурге зачитали списки расстрелянных
В День памяти жертв политических репрессий в Санкт-Петербурге зачитали списки расстрелянных
На месте прорыва блокады Ленинграда освящен поклонный крест
На месте прорыва блокады Ленинграда освящен поклонный крест

Главная / Журнал / № 11, 2009 год

МОЛИТВА У РАСПЯТИЯ

В 1929 году протоиерей Константин Быстриевский прощался со своим храмом. В притворе он остановился, закрыл глаза и представил себе «голгофский путь» на сибирский лесоповал вместе с женой и детьми. Казалось, жизнь кончена, надеяться не на что. Вдруг он ощутил, как непонятная радость наполняет его сердце… «Чему ж тут радоваться?! — подумал он. — Должно быть, от переживаний схожу с ума»…

Константин Алексеевич Быстриевский родился 20 мая 1889 года в Петербурге. После Новгородской семинарии с 1911 года служил диаконом, а с 1914 и до 1929 — священником в храмах Петергофа. Отбывал ссылку в городе Тара Омской области, а с 1936 года жил в Новгороде. После Отечественной войны, на волне «новой политики» по отношению к Церкви, отец Константин возвратился в Ленинград и начал служить в Николо-Богоявленском, а затем кладбищенском храме на Смоленском кладбище. Годы брали свое, но священник, о котором можно сказать «родился в епитрахили», не мог уйти на покой. С 1967 года отец Константин — руководитель богослужебной практики семинаристов в Иоанно-Богословском храме ЛДАиС, а затем духовник семинаристов и Ленинградской митрополии. Он был награжден всеми возможными для священника наградами, но главная награда — любовь студентов, понимавших, что этот чудом выживший человек приобщает их к старой литургической традиции.

В середине 1970-х отец Константин, еще бодрый и румяный, учил нас, семинаристов, премудростям пономарского дела: как правильно подавать кадило, кланяться и выходить со свечой. Оказывается, свещеносцы на Великом входе, стоящие во время возглашений перед солеей, должны проводить духовенство до Царских врат, остановиться и, после каждения их диаконом от престола, взять свечи в другие руки, совершить противоположные друг другу развороты на 360° лицом к молящимся и лишь после этого уйти в алтарь. Наш наставник очень плохо видел, и иногда это приводило к забавным казусам. Помню, как свещеносец, вместо того чтобы остановиться на солее (во время чтения Евангелия), шествует в притвор, а отец Константин, стоя у престола, тщетно ждет его появления. Затем молящимся предстает такая картина: из-за Царских врат высовывается голова седовласого старца; прикрыв глаза ладонью, он пристально, как впередсмотрящий на корабле, вглядывается в безбрежную даль…

Помимо богослужебной практики и исповеди, семинаристы встречались с уважаемым батюшкой во время факультативных пастырских уроков. Мне запомнилось обсуждение важнейшего для будущего пастыря вопроса о личном пути: остаться ли одиноким или создать «малую Церковь». — «А какой путь, вы сами думаете, труднее?» — «Конечно же, первый», — и начитавшийся аскетических книг юнец начинает говорить о монашеских подвигах. «А вот я, — возражает многоопытный отец Константин, — считаю, что женатому священнику труднее, потому что монах отвечает за себя одного, а семейный пастырь — в первую очередь за своих близких!»

Уроки перерастали в воспоминания. Отец Константин и в преклонные годы оставался большим ребенком, считая всех нас дружной семьей. Мы слушали рассказы о том, как в 1905 году забывшие долг студенты Императорских Духовных школ рьяно участвовали в революционных бунтах; о том, какой он в молодости был «видный парень»; как его диаконский голос, когда он служил в храме Петергофского Императорского дворца, понравился императрице и по ее протекции он получил сан иерея; как в 1918 году большевики дважды приговаривали его к расстрелу, но Господь хранил его; как в годы ссылки он в канун больших праздников уходил в лес и там совершал «словесную службу», делая вид, что не замечает своих сотоварищей, из-за соседних деревьев внимавших забытым песнопениям… Разумеется, администрация скоро прикрыла эти чересчур назидательные для того времени «уроки жизни».

Тогда же мы узнали тайну тех минут 1929-го: «…Да что же я, с ума схожу, что ли! Как вдруг, открыв глаза, увидел: батюшки мои (тут отец Константин звонко хлопал себя ладонью по лбу), да ведь я стою перед Распятием!» Действительно, могут ли наши испытания сравниться с тем, что пережил и дал нам в вечное наследие Спаситель. «Ребята, — говорил отец Константин, — всегда молитесь у Распятия, хотя бы минутку, даже после долгой службы или когда пробегаете мимо храма по своим делам». Семинаристы моего времени эту заповедь исполняли. Помнят ли ее нынешние? Господь отметил праведника: взял его в Свои обители в праздник Казанской иконы Божией Матери (4 ноября 1979 года), к тому же пришедшийся на воскресенье! С того дня минуло уже 30 лет, но голос отца Константина по-прежнему звучит в ушах, а уроки изящного пономарства не забываются. Вечная тебе память, дорогой наставник!

Юрий Рубан
Фото из архива Санкт-петербургской епархии