 |
Протоиерей Георгий Митрофанов
Профессор Санкт-Петербургских Духовных школ,
настоятель храма святых апостолов Петра и Павла
при Академии постдипломного педагогического образования |
Недавно прошедший по телевидению фильм архимандрита Тихона (Шевкунова) «Гибель империи. Византийский урок» и возникшая полемика оставляют двойственное впечатление. С одной стороны, нельзя не порадоваться, что история Византии становится темой популярной, претендующей быть просветительской телевизионной программой. Тем более, что когда-то отличавшаяся замечательной школой византологии, наша страна в советский период не только почти полностью утеряла научную традицию изучения Византии, но и лишилась даже элементарных знаний о стране, которая может считаться духовной прародиной Православной Руси. Но, с другой стороны, в фильме не могут не вызывать разочарования многочисленные исторические ошибки, о которых уже не раз говорилось в ходе дискуссии. Чего стоит хотя бы карта Византии VI века, иллюстрирующая рассказ о Византии XIII века...
Нельзя не порадоваться желанию автора фильма извлечь актуальные для современной жизни России уроки из истории православной цивилизации, просуществовавшей почти полторы тысячи лет. Но нельзя не опечалиться тому, что уроки, извлекаемые из истории Византии, имеют мало отношения к Византии как таковой. Иногда возникает ощущение, что основные тезисы своего выступления, скорее напоминающего политологический комментарий, нежели историческое исследование, архимандрит Тихон мог бы проиллюстрировать историей не Византийской, а ацтекской империи, в которой вместо Василия II мог бы фигурировать Монтесума II, тем более, что запасы изделий из драгоценных металлов в Теночтетлане позволили бы ему говорить о наличии стабилизационного фонда и у императора ацтеков.
Эти и многие другие печальные противоречия в фильме архимандрита Тихона обусловлены некоторыми весьма глубокими проблемами нашей современной культурно-исторической жизни. В нашей стране, где оказались разрушены многие исторические связи, в которой действительно прервалась всякая историческая преемственность, кажется, что только Церковь позволяет нам заглянуть как в прошлое собственной страны, так и в прошлое тех стран, которым мы обязаны нашей верой, нашей культурой, нашей государственностью, и кому, как не православному священнику, подобает доносить до нашего общества сведения о культурно-исторической прародине нашей Православной Руси? Однако, несмотря на то, что об истории Византии нам рассказывает священник, эта очень сложная, противоречивая, исполненная глубокого драматизма полуторатысячелетняя история, в значительной степени замешанная на религиозной теме, приобретает характер истории, погрязшей в коррупции, протекционизме и непотизме банановой республики. И это при том, что история становления Византии - это прежде всего история становления православной церковной традиции, являвшейся доминантой во всех сторонах жизни Византии.
Православие в фильме изредка упоминается, но только как своеобразный этно-политический и идеологический бренд византийской истории. Я вполне допускаю возможность осовременивания истории, популяризации ее для нынешнего лишенного не только исторического знания, но и чувства исторического стиля общества, но все это должно иметь свои пределы. Тем более это недопустимо делать представителю Православной Церкви, которая всегда подчеркивает свою связь со святоотеческим преданием. Ведь Православная Церковь это Церковь Предания. Однако, когда смотришь фильм отца Тихона, возникает ощущение, что даже в Церкви чувство исторической преемственности, чувство связи со своим духовным преданием уже полностью атрофировалось. И здесь обнаруживается, на мой взгляд, самый главный урок, который можно извлечь из фильма архимандрита Тихона (Шевкунова). Этот фильм очень выразительно - и здесь, безусловно, сказывается кинематографическое образование автора - ставит проблему. Но проблему не историческую, обращенную к прошлому Византии, проблему не политическую, обращенную к государственной жизни современной России, а проблему духовную, обращенную к культурной жизни современного российского общества. Когда размышляешь над тем, как создавался этот фильм, (главный научный консультант фильма кандидат исторических наук П.В. Кузенков вспоминал, что идея родилась в самолете, когда отец Тихон с группой студентов Сретенской Духовной семинарии летел в паломническую поездку в Константинополь), кое-что становится более ясным с точки зрения понимания этого фильма как культурного феномена. Перед нами явление, которое можно было бы обозначить весьма непривычным для православного читателя словом «постмодерн».
В фильме неожиданно проступает то, что характерно, наверное, не только для отца Тихона, но и для многих наших современников. Не только поразительное нечувствие истории, но искреннее непонимание того, что история вообще может быть предметом серьезного отношения. История воспринимается прежде всего как повод для того, чтобы отозваться на какие-то злободневные вопросы нашей современности.
Для меня, как это ни покажется парадоксальным, фильм «Гибель империи» органично вписывается в другие явления современного постмодерна. Я имею в виду, например, творческий опус еще одного священника, вышедшего из кинематографической среды, отца Иоанна Охлобыстина, сыгравшего роль Распутина в совершенно бездарном как с художественной, так и исторической точки зрения очередном мыльно-оперном фильме.
Для меня этот фильм очень органично сочетается с литературным творчеством из ничего Виктора Пелевина или Владимира Сорокина, с фашистско-коммунистической атрибутикой национал-большевистской партии. Перед нами явления одного порядка. Явления, которые могут быть названы заумным словом постмодерн, но для которого можно найти более ясное и более безысходное для нас определение - атрофия духовно-исторической преемственности наших современников не только по отношению к истории Византии, но и по отношению к истории недавней России. Достаточно вспомнить такие по-своему выдающиеся с кинематографической точки зрения фильмы, как «Гибель империи» Владимира Хотиненко, «Турецкий гамбит», «Статский советник». В этих фильмах уже не византийская, а недавняя русская история представляется для нас как не своя. Более того, не только как не своя, но и как повод для интеллектуальной, эстетической игры с довольно мелкими по своей тематике сюжетами, призванными развлечь современного обывателя. Это страшно в обществе секуляризованном, но когда подобного рода тенденции начинают проявляться в церковной среде, возникает вопрос, а жива ли вообще наша Церковь? Возникает вопрос о том, не утратила ли Церковь - этот единственный чудом сохранившийся в нашей стране институт, призванный сохранить духовно-историческую преемственность русского народа, ее живой импульс. Ибо в конечном итоге, когда утрачивается чувство истории, утрачивается чувство присутствия Бога в мире. История творится не только людьми, но и Богом, по промыслу или по попущению Божию. Для меня очень понятна логика творческого отца Иоанна Охлобыстина. Эпатируя привычную ему и ставшую уже, наверное, довольно скучной кинематографическую среду, он принимает сан священника, а потом, эпатируя церковный эстеблишмент, а на самом деле бросая вызов церковным традициям, церковным канонам, он начинает изображать из себя на киноэкране якобы оклеветанного старца Григория Ефимовича Распутина, за канонизацию которого ратуют самые маргинальные и невежественные слои современного церковного общества. Что увлечет еще отца Иоанна, сказать сложно. Но боюсь, что это будет столь же сомнительная, с церковной точки зрения, художественно-лицедейская авантюра. Что же касается архимандрита Тихона (Шевкунова), то я бы отдал ему дань благодарности прежде всего за то, что своим фильмом он неожиданно остро и выразительно поставил проблему, о которой мы всерьез не задумываемся, хотя все мы ее ощущаем. Проблему того, что в современной Церкви даже у многих из тех, кто носит священный сан, атрофировано чувство живой связи с преданием Церкви. Атрофировано чувство того, что Церковь это жизнь, а не лавка древностей, посетив которую и прихватив из которой несколько антикварных предметов, можно сконструировать какую-то радующую или пугающую современного обывателя эстетскую поделку.
Именно эта проблема представляется особенно значимой. Если мы не ощущаем нашу церковную жизнь связанной с двухтысячелетним преданием православной истории, православной культуры, можем ли мы быть убедительными в своих обращениях к людям? Мы часто произносим, как нам кажется, обоснованные авторитетом двухтысячелетней православной традиции высокие слова о Боге, Церкви, духовном возрождении России, но почему-то для многих эти слова звучат неубедительно. Наверное, потому, что для многих из тех, кто произносит эти слова, речь идет не о глубоком сущностном переживании этих краеугольных реальностей церковной жизни, но скорее речь идет о своеобразном наборе словесных клише, идеологических заклинаний, которые призваны создать как у говорящего, так и у слушающего ощущение пребывания в церковной жизни. И вот здесь перед нами проблема уже не фильма архимандрита Тихона (Шевкунова), а чего-то неизмеримо большего. Проблема потери в современной церковной жизни чувства духовно-исторической связи с тем самым церковным преданием, без которого немыслима не только жизнь Церкви, но и жизнь любой страны, любого народа, претендующего на то, чтобы быть православным народом и православной страной.
