|
Протоиерей Иоанн ХРИССАВГИС,
американский православный богослов,
декан Греческой Православной
Богословской школы Святого Креста |
Покаяние является примирением и восстановлением в Теле Христовом того единства, которое было разорвано грехом. Ведь «если страдает один член, страдают с ним все члены» (1 Кор. 12, 26).
«Исповедайте друг пред другом грехи ваши,… чтобы исцелиться» (Иак. 5, 16). Вся Церковь выражает стремление к покаянию, повторяя слова псалмопевца, которые обычно называют «покаянным псалмом» (Пс. 50). Именно благодаря вере сообщества совершается новое принятие и прощение индивидуума. «И Он, видя веру их, сказал человеку тому: прощаются тебе грехи твои» (Лк. 5, 20; ср. Мф. 9, 2 и Мк. 2, 5). «Оправдание» в Новом Завете не означает урегулирования проблемы путем достижения компромисса - своего рода сделки; оно не поддается механическому определению. Это непрерывная реализация свободы, движение вперед, происходящее из вновь осуществляемого выбора и ведущее к восстановлению. Цель христианина - даже не оправдание, но новое вхождение (как грешника, так и святого) в общение, где вновь встречаются Бог и человек, где становится возможным личный опыт божественной жизни. И блудный сын, и святой - «кающиеся грешники».
Дар разумения
Покаяние не следует путать с простым угрызением совести, с личным чувством вины за дурное деяние, представляющими собой не состояние, но предварительную ступень, начало. Покаяние - это приглашение к новой жизни, открытие новых горизонтов, обретение нового видения. Христианство заявляет, что прошлое может быть изменено. Оно знает тайну изглаживания или, скорее, обновления памяти, тайну прощения и возрождения, отмены четкого разделения между «хорошим» и «плохим» человеком, благочестивым и непокорным, верующими и неверующими. Действительно, «последние» могут стать «первыми», грешник может достичь святости. Человек кается не потому, что он благочестив, но потому, что человеческая природа может изменяться, потому что невозможное человеку возможно Богу. Мотивом для покаяния всегда было смирение, самонедостаточность, - а не желание оправдания человека, реализация некой абстрактной идеи добродетели или получение награды в будущей жизни. Подобно тому как сила Божия открывается в высшей уязвимости Его Сына на Кресте, то и величайшая сила человека включает в себя его слабость: «ибо сила Моя совершается в немощи. И потому я гораздо охотнее буду хвалиться своими немощами, чтобы обитала во мне сила Христова» (2 Кор. 12, 9). Поврежденность человека - это нелогичная, даже сверхъестественная характеристика, в которой он неожиданно встречает Бога.
Греческий термин µετάνοια (покаяние) означает изменение образа мыслей, переориентацию, коренную трансформацию мировоззрения, взгляда человека на мир и на самого себя, а также новый путь любви к ближним и Богу. В одном древнем тексте оно называется «великим разумением», умение различать. Тем самым это понятие включает в себя не просто сожаление о прошлом зле, но осознание человеком помраченности его собственного состояния: грех, отделив человека от Бога, урезал его до уровня отделенного, автономного бытия, лишенного своей естественной славы и свободы. «Покаяние, - говорит св. Василий Великий, - есть спасение, но недостаток разумения есть смерть покаяния».
Ясно, что здесь речь идет не просто об отдельных актах раскаяния, но о внутренней позиции, о состоянии ума. «Вся наша жизнь, - говорит св. Иоанн Златоуст, - должна быть посвящена покаянию, сокрушению и слезам. Вот почему необходимо каяться не просто один или два дня, но всю свою жизнь».
Инициатива Бога
Покаяние - это не изолированный акт, но переход от смерти к жизни, непрерывное обновление всей нашей жизни. Оно заключается в коренном изменении того, что стало для нашего мира нормальным образом развития - движением от жизни к смерти. Опытно познать это изменение в покаянии означает прикоснуться к славе и красоте Бога; и это есть знак пребывания человека перед Богом в изобилии Его милосердия и пребывания Бога перед человеком в бездне его слабости: «Измерь беззакония наши милосердием Твоим; поставь бездну милосердия Твоего против множества согрешений наших», - говорится в первой коленопреклоненной молитве, читаемой в день Пятидесятницы. Осознание Божией красоты позволяет увидеть пропасть, отделяющую человека от свободно даруемой Божественной благодати.
Инициатива исходит от Бога, но она предполагает активное восприятие со стороны человека, которое есть путь постоянного принятия Бога в сердце, принятие Бога, ставшего человеком, Бога боговоплощения. Здесь Бог призывает человека, и человек отвечает Богу, благодаря этому обретая спасение и изобилующую жизнь: «печаль ради Бога производит неизменное покаяние ко спасению» (2 Кор. 7, 10). В покаянии человек приносит Богу осознание своей абсолютной ограниченности и несовершенства, а не просто отдельные плохие дела или проступки.
Очень важна «диалектика» начала и конца, лежащая в основе покаяния. Любое проявление жизни имеет эсхатологическое измерение, хотя, на первый взгляд, покаяние делает возможным именно восстановление, возвращение к изначальному состоянию человека. Однако все - даже на первый взгляд полностью принадлежащее категориям «здесь» и «сейчас» - стремится к «концу» и ожидает его. Каяться означает не просто стремиться восстановить потерянную невинность, но выйти за границы падшего состояния.
И действительно: чем сильнее падение, тем глубже и искреннее покаяние, поэтому и более верно воскрешение. Человек «обогащается» своим опытом, в том числе наносящим ущерб и причиняющим муку. Святые отцы выражают большую любовь - почти предпочтение - по отношению к большему грешнику, поскольку жажда Бога возрастает пропорционально опыту унижения и падения (Рим. 5, 20).
Слово «исповедоваться» в греческом языке (ἐξοµολογοῦµαι,ὁµολογῶ) не имеет нынешнего, известного нам значения. Говоря «исповедовать», мы подразумеваем, что мы принимаем, осознаем и свидетельствуем о событии или факте. Но это не изначальное значение слова. Основное здесь - не признание, более или менее неохотное, прежде «нераспознанного» греха, но признание и подчинение божественному Логосу (ἐξοµολόγησις), превосходящему границы природы и состояния человека. Именно этот Логос, это Слово Божие человек стремится вновь обрести или, скорее, вступить с Ним в общение. Исповедоваться значит не столько признать и раскрыть свое падение, сколько идти вперед и вверх, отвечать из глубины души на призыв Божий. Созданный по образу и подобию Божию, человек имеет перед собой и в себе эти образ и подобие. В покаянии он не столько ожидает, сколько размышляет и реагирует на то, что находится перед ним и над ним.
Путь к себе
Вместе с тем покаяние - это путь обретения самого себя: «Покаяния отверзи ми двери». Μετάνοια - это врата к самому себе, к ближнему и к небу. Оно ведет внутрь, но этим движением внутрь оно ведет и вовне. Мир перестает вращаться вокруг моего «я» и начинает стремиться к Богу и человеку. Грех вызывает противоположный эффект. Он блокирует путь как вовнутрь, так и вовне. Каяться и исповедоваться означает разбивать это ограничение, переступать свои границы и вновь обретать самого себя. Теперь все и всё уже не существует для меня, но для славы Божией, в радости Воскресения. Человек становится способным более ясно постигать позитивное измерение того же самого греха, страдания, смерти, дьявола и ада. Человек открывает для себя глубину распятой Любви, присутствие Господа посреди нас - даже «когда заперты двери» (Ин. 20, 19.26). Однако от человека не требуется возлюбить Бога первым, он скорее должен знать, что «так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного» (Ин. 3, 16).
Любовь Божия является неотъемлемой составляющей Его сущности. Сам Бог есть архетип Любви. Когда апостол Иоанн Богослов говорит, что «Бог есть любовь» (1 Ин. 4, 8. 16), любовь рассматривается здесь как основная онтологическая категория как Божества, так и человечества в его богоподобии. Именно по высочайшей любви Бог создал человека по Своему образу и подобию. «Будучи любящим, Он творит; а будучи Возлюбленным, Он привлекает все к Себе», - говорит св. Максим Исповедник. «В том любовь, что не мы возлюбили Бога, но Он возлюбил нас» (1 Ин. 4, 10).
Человеческий ответ
Ответом на это несказанное излияние любви не может быть ничто иное, кроме ее принятия. Покаяние тем самым обретает другое измерение и становится осознанием человеческой недостаточности и ограниченности. Поэтому покаяние не должно сопровождаться пароксизмами вины, но осознанием удаленности от Бога и ближнего. Ведь почему человек, совершивший грех, не причащается Святых Таин? Не в качестве наказания, но потому, что сам грех есть отказ от причастности Богу. Парадокс Божией любви заключается в том, что грешному человеку вновь открывается возможность спасения через причастность и Причастие. И хотя человечество постоянно изгоняет Бога, Он изо дня в день возвращается в Литургии; говоря словами псалмопевца: «милость Божия сопровождает нас во все дни жизни нашей…, ибо милость Его пребывает вовек» (Пс. 22, 6 и 135). Бог находится не только в конце процесса покаяния, но и в его начале (Откр. 1, 8), а Христос есть этот путь (Ин. 14, 6). Таким образом, человек ищет Того, Кто у него уже есть; и это путешествие представляет собой как непрерывное прибытие, так и никогда не завершающееся отправление. Господь любит человека во всей его греховности, если он продолжает двигаться к Богу. Когда человек падает, то, если он возопиет с верой, это падение не будет падением в ничто, но в руки Божии, распростертые однажды и для всех на Кресте.
Покаяние, как было отмечено, не есть простое событие или состояние, которое человек проходит и оставляет позади себя; это позиция, которая окрашивает всю жизнь человека и за которую, в то же самое время, человек должен постоянно бороться. Это путь жизни, и в этом качестве - путь преображения, в котором человеческое сердце и ум непрестанно получают просвещение от Святого Духа. Это непрерывная дорога - по крайней мере, в этой жизни: постоянное стремление, всеобъемлющее движение, а не просто случайные эмоции. Покаяние по своей сути есть не плод личных усилий или мучений, но дар Святого Духа, Который изменяет сердце человека.
Блаженны плачущие
Для отцов Церкви существует глубокая связь между покаянием и слезами, которые являются одним из главных критериев глубины покаяния. «Воистину благословен ты, авва Арсений, ибо ты оплакивал себя в этом мире! Тот, кто не оплакивает себя здесь, будет вечно плакать впоследствии; поэтому нельзя не плакать - либо по доброй воле, либо из-за страданий», - читаем мы в «Отечнике». Св. Григорий Богослов считал, что каждый должен плакать, причем он даже отождествлял покаяние со слезами, несмотря на то, что могут существовать и другие пути его выражения: «Все должны пролить слезы, все должны очиститься, все должны воспрянуть». Св. Симеон Богослов еще более категоричен: «Убери слезы, и с ними ты уберешь очищение; а без очищения никто не спасется».
Греческое слово πένθος (скорбь, плач) имеет тот же самый корень, что и слово πάθος (страдание): оба этимологически происходят от глагола «страдать». Страдание присутствует в угрызениях совести, которые также вызывают слезы. «Радостная печаль» преображает это страдание и боль благодаря действию благодати. Этот πένθος присутствует в плаче о потерянном присутствии Божием; это печаль о Его отсутствии и жажда о Нем. Человек пребывает в состоянии тяжелой утраты, поэтому отцы Церкви и литургические тексты говорят об Адаме, сидящем напротив рая и оплакивающем свою утрату и удаление от Бога. Св. Макарий говорит, что человек должен «выплакать свой путь обратно в рай». Но слезы - спутник и высшая степень покаяния - также являются решающим моментом на пути домой; это мольба о возвращении и первые плоды его радости. Жажда возвращения из изгнания также есть предвосхищение грядущей славы. Слезы показывают границу между настоящим и будущим.
Восточнохристианская традиция придает особое значение «дару слез»: здесь можно указать на Новый Завет, отцов-пустынников, св. Иоанна Лествичника и позже - на св. Симеона Нового Богослова, одного из ее важнейших свидетелей. «Блаженны плачущие, ибо они утешатся» (Мф. 5, 4). Это главным образом слезы «о Боге» и лишь затем «о нас». Одна средневековая французская история повествует о рыцаре, которому надо было заполнить бочку водой; он путешествовал для этого по всему миру, но вода всегда уходила через стены бочки. Видя, что его усилия ни к чему не приводят, он начал плакать, и одной слезинки стало достаточно, чтобы заполнить бочку. Слезы свидетельствуют о надежде, и они также есть доказательство прощения грехов. Но есть время плакать, и есть время радоваться, хотя одно вытекает из другого. Есть καιρός, «свое время» (Еккл. 3, 1) для каждого божественного дара, и этот καιρός - время, когда действует Бог, призывая нас стать причастными Его действию. Слезы - это путь и следствие очищения через покаяние; высшая же цель - превосходящие человеческую сущность свет и радость.
Церковь и покаяние
Христианин рассматривает покаяние как динамический акт ответственности перед Богом и перед другими людьми. Каяться не означает чахнуть в нарциссической рефлексии о самом себе, даже если под этим подразумевается знание себя и изучение себя. Грех сам по себе есть реляционный акт - разрыв в отношениях «я - ты». Он затрагивает мои отношения с другим человеком. Когда блудный сын в евангельской притче «пришел в себя» (Лк. 15), это произошло в рамках связи с его отцом: «встану, пойду к отцу моему и скажу ему: Отче! я согрешил против неба и пред тобою» (Лк. 15, 18). Мы каемся перед лицом Божиим; и мы каемся в сообществе с другими людьми, в Церкви. Покаяние в древней Церкви было торжественным публичным актом примирения, путем чего грешник вновь принимался в лоно Церкви. Даже в буддизме монахи регулярно публично исповедуют свои грехи перед Буддой и братством; феноменология здесь та же, что и в Церкви, хотя богословие различно. Грех (и зло) разделяет, покаяние примиряет, исповедь подтверждает примирение. Вне сообщества, вне Церкви покаяние превратилось бы в виноватую депрессию, затуманивающую дух или даже ведущую к отчаянию: metanoia превратилась бы в paranoia.
Исповедь происходит в Церкви. Это не частная процедура, не лечение страдающего комплексом вины человека у психиатра. Она не основывается на признании вины и, конечно же, не может быть редуцирована до чувства вины, ответственности за деяние, вопреки нормам и законам делающее человека заслуживающим наказания. Она связана с самым глубинным в человеке, с тем, что составляет его сущность, его отношения с другими людьми и с Богом. Она есть таинство - «видимая форма невидимой благодати» (блаж. Августин), восстановление связи между Богом и человеком, между человеком и человеком. Исповедь сопровождается чтением молитв, ведь именно в них во всей своей интенсивности реализуется личная связь с Богом и со всем миром. Покаяние действительно есть причина и следствие молитвы, оно - высочайшее и полнейшее основание и форма молитвы. «Истинная молитва, - по словам св. Антония, - это та, в ходе которой человек забывает, что он молится», а истинное покаяние дает человеку возможность забыть о себе и просто стремиться к Богу, Который пребывает в самой глубине покаяния. Ибо «Тебе единому согрешил я» (Пс. 50, 3-4) - это личностный или реляционный аспект как греха, так и покаяния.
Высший акт причастности - Евхаристия, совместное причащение Хлеба и Вина, сакраментально означающее предстоящее и уже достигнутое примирение. Покаяние и исповедь как Таинство запечатлевает изменение направления человека от разрушения к примирению. Если взглянуть на историю исповеди, то мы увидим, что она была тесно связана с богослужением общины и Литургией. Позднейшие чины исповеди развивались из общинных чинопоследований, тесно связанных с совершением Евхаристии или же с монашескими службами утрени и повечерия. Поскольку прощение грехов включает в себя примирение в Евхаристии и через нее, евхаристические молитвы содержат покаянные элементы в качестве непосредственной подготовки к причащению.
Форма и содержание
Во времена раннего христианства увещание апостола Иакова служило основанием Таинства покаяния: «Признавайтесь друг пред другом в проступках и молитесь друг за друга, чтобы исцелиться» (Иак. 5, 16). Исповедание грехов считалась формой покаяния и обновления (Мф. 3, 6; Мк. 1, 5; Деян. 19, 18). Собственно ритуальный аспект покаяния был прямым результатом такого апостольского свидетельства: сначала в форме исповеди перед лицом всей Церкви, а позже - перед духовным отцом. Общинный, сакраментальный аспект исповеди был более очевиден в ранней Церкви, когда оно было публичным актом, а не индивидуальным действием. И только после IV века начала практиковаться более широко частная исповедь. Но даже тогда покаяние не имело юридического и клерикального характера, которое оно приобрело позже. Фактически очень немногие отцы Церкви говорят о разрешении грехов священником как о формальной процедуре, хотя такое молчание не обязательно означает, что такого разрешения в той или иной форме не существовало. Сужение понятия греха до юридически наказуемого преступления, акта нарушения закона, влекущего наказание, практически полностью отсутствует в патристической литературе. «Ты совершил грех? - спрашивает свт. Иоанн Златоуст. - Тогда приди в Церковь и покайся в своем грехе… Ибо здесь врач, не судья; здесь человека не допрашивают, но он получает прощение грехов».
К сожалению, исповедь иногда размывает и даже замещает истинное внутреннее покаяние христианина: люди чувствуют себя «имеющими право» причащаться после исповеди. Такой взгляд противоречит настоящей природе покаяния. Это результат взгляда на Таинство, узко и юридически сокращенного до уровня «разрешения от грехов». Схоластическое богословие имело тенденцию переносить концепцию греха, покаяния и прощения в судебные рамки и делало акцент на власти священника отпускать грехи. В Православной Церкви священник считается свидетелем покаяния, а не получателем секретов, детективом, расследующим преступления. «Глаз», «ухо» священника растворяются в сакраментальной мистерии. Он не администратор, не обладающее властью лицо, не оправдывающий «авторитет». Такая концепция формализует функцию исповедующегося и исповеди, которая есть акт реинтеграции как кающегося, так и священника в Тело Христово. Слова «я, недостойный иерей, властью мне данной, прощаю и разрешаю тебя от всех грехов» неизвестна древней традиции Православной Церкви. Она имеет более позднее, латинское происхождение и была принята в славянские литургические книги во времена, когда в русском православном богословии доминировало латинское мышление и практика. Эта идея очень негативно отразилась на исповеди, сделав ее процедурой оправдания и восстановления в правах по отношению к некоторым подлежащим наказанию преступлениям. Прощение, разрешение от грехов - это кульминация покаяния, в ответ на искреннее раскаяние. Его не «осуществляет» священник или кто-то еще. Оно свободно дается благодатью Христа и Святого Духа в Церкви как Теле Христовом.
Наиболее важный эффект исповеди осуществляет не кающийся и не священник, но Бог, Который излечивает наши слабости и раны. Это - дар Божий, для получения которого и для научения этому получению человек должен быть открытым. «Прибегнем к исцеляющему лекарству покаяния; примем от Бога покаяние, которое излечит нас. Не мы предлагаем его Ему, но Он дарует его нам», - говорит святитель Иоанн Златоуст. Замечательно, что греческое слово «исповедь» (ἐξοµολόγησις) также означает благодарение (например, Мф. 11, 25; Лк. 10, 21): «Буду исповедовать/славить Тебя, Господи, всем сердцем моим, возвещать все чудеса Твои» (Пс. 9, 1).
Благодаря прощению грехов в исповеди прошлое уже не является невыносимым бременем, но, скорее, становится ободрением в перспективе находящегося перед нами. Жизнь требует состояния ожидания, а не отчаяния; и исповедь становится путем из тупика, вызванного грехом. В этом отношении покаяние также есть эсхатологический акт, осуществляющий в центре нашего существа, здесь и сейчас, обетования грядущего века. Постоянный взгляд назад означает судьбу жены Лота (Быт. 19, 26); «никто, возложивший руку свою на плуг и озирающийся назад, не благонадежен для Царствия Божия» (Лк. 9, 62). Сам Бог открывается перед нами и шествует перед нами. «Братия, я не почитаю себя достигшим; а только забывая заднее и простираясь вперед» (Флп. 3, 13).
Перевод с английского Натальи ХУЛАП
