Такое разное Таинство

В «Катехизисе Католической церкви» мы находим следующее определение: «Согласно латинской традиции, сами супруги как служители благодати Христовой взаимно преподают друг другу Таинство брака, выражая перед Церковью свое согласие». Любой же более или менее воцерковленный православный, не задумываясь, скажет, что согласно православному пониманию, Таинство брака, как и все остальные, совершает священник. Как и когда возникли такие разные взгляды на «совершителя» этого Таинства?

Иерей Владимир Хулап
кандидат богословия,
клирик храма св. равноап.
Марии Магдалины г. Павловска,
референт Санкт-Петербургского филиала ОВЦС МП

На заре христианства

Если мы взглянем на ту среду, в которой распространялось молодое христианство, то сразу же бросается в глаза общий как для иудейского, так и для греко-римского мира факт: участие «культового функционера» - священника или жреца - не было обязательным при заключении брака. Эта церемония представляла собой семейный праздник, поэтому все входившие в его состав религиозные обряды совершал отец (или опекун) невесты и сами новобрачные.

Помолвка во всех этих культурах обычно носила юридический характер: в ее ходе достигалась договоренность о заключении брака, регулировались финансовые обязательства, обсуждались условия брачного договора, невеста получала от жениха в дар кольцо и т. д. Свадьба, основными моментами которой были введение невесты в дом жениха, праздничная трапеза и торжественный вход молодых в брачную опочивальню, одновременно включала в себя ряд литургических элементов.

Высшей религиозной точкой иудейского заключения брака было произнесение семи особых свадебных благословений над чашей вина, которые читал либо отец невесты, либо один из почетных гостей.

В Греции отец невесты приносил в день свадьбы особую жертву божествам, считавшимся покровителями брака: Зевсу, Гере, Артемиде. Сразу после своего входа в новый дом греческая невеста приносила жертву домашним божествам и духам умерших предков. У римлян только самая высшая по степени торжественности форма заключения брака - confarreatio, совершавшаяся в среде патрициев, предполагала участие жрецов. Что же касается всех остальных, то римское право ясно сформулировало свой основной принцип в отношении брака: «брак заключается согласием супругов» («consensus facit nuptias»), поэтому даже полное опущение свадебной церемонии никоим образом не отражалось на действительности заключаемого союза.

«Как все»

У нас очень мало данных о том, как заключали свой брак ранние христиане. Из Нового Завета мы видим, что Христос принимает участие в обычном иудейском свадебном пире (Ин. 2, 1-11), а апостол Павел указывает, что брак должен быть «только в Господе» (1 Кор. 7, 39). При чтении христианских авторов первых трех веков возникает ощущение, что они, за немногими исключениями, практически не интересовались этим вопросом. Так, св. Игнатий Антиохийский в своем послании к Поликарпу (нач. II в.) пишет: «Те, которые женятся и выходят замуж, должны вступать в союз с согласия (то есть с ведома, одобрения) епископа, чтобы брак был о Господе, а не по похоти». Более ясное свидетельство мы находим в Северной Африке у Тертуллиана (ок. 160 - после 220), который в своем труде «К жене» говорит о заключении христианского брака, что его «устраивает Церковь, подтверждает приношение (то есть Евхаристия), запечатлевает благословение, ангелы возвещают и Отец одобряет». Однако в другом месте он указывает, что «Бог не запрещает празднования свадьбы», то есть совершения ее согласно обычаям той эпохи, за исключением элементов, очевидно связанных с идолослужением (принесение жертвы, возложение венцов и так далее).

Мы не знаем, каково было соотношение «домашнего» праздника и собственно христианского чинопоследования заключение брака, которое, вероятно, уже существовало к тому времени в некоторых церковных областях. Однако можно полностью принять утверждение автора «Послания к Диогнету» (ок. 200), говорящего, что христиане «женятся и выходят замуж как все», т. е. следуют обычаям и государственным законам того времени (очевидно не противоречащим христианскому взгляду на брак). Никому и в голову не могло прийти утверждать, что супруги, не заключившие церковный брак, живут «в блуде». Тот же Тертуллиан, говоря о заключении брака с язычником, нигде не упоминает, что это будет не брак, а «сожительство» в сегодняшнем смысле слова, он лишь подчеркивает ряд объективных трудностей, которые такой союз ставит перед христианкой, его заключающей.

Также никто не требовал от принявших христианство супругов получать какое-то специальное литургическое брачное благословение епископа или пресвитера, без которого они рассматривались бы «невенчанными». Крещение, как Таинство вступления в Церковь, было достаточным, и омывшиеся его водами могли принимать участие в богослужебной жизни христианской общины без какого бы то ни было ограничения. Их брак рассматривался как христианский, так как верующие осознавали его таковым и жили в нем по христианским заповедям.

Свадебный конфликт

IV век, принесший с собой кардинальное изменение статуса христианства в Римской империи, начал процесс постепенного «воцерковления» брачных церемоний. Вначале пастыри Церкви сами приходили на «мирскую» свадьбу, чтобы сопроводить ее своими молитвами и благословениями, что было оправдано в качестве важного аспекта пастырской и миссионерской деятельности. Свт. Иоанн Златоуст говорит о том, что приглашенный священник читал особые «молитвы и благословения», тем самым освящая заключаемый брак.

Конечно, вчерашние язычники приглашали их, часто руководствуясь совсем не духовными мотивами; христианские иерархи стали играть важную роль в структуре государства, поэтому их присутствие на свадьбе было даже для не очень ревностных христиан знаком престижа. Например, блаж. Августин (354-430) говорит о том, что в его время в числе почетных свидетелей, подписывающих брачный договор, нередко были христианские епископы, принимавшие участие в домашнем празднестве.

Такое присутствие христианского иерарха на брачном пире в известной мере рассматривалось как одобрение и подтверждение заключаемого брака, что видно из 7 правила Неокесарийского Собора (ок. 315 г.): «Пресвитеру на браке двоеженца не пиршествовать. Ибо двоеженец имеет нужду в покаянии. Какой же был бы пресвитер, который своим участием в пиршестве одобрял бы такие браки?» Из текста следует, что священник не должен был даже просто присутствовать при заключении второго брака, который не одобрялся Церковью.

Но христианские пастыри сразу же столкнулись с серьезной проблемой - непримиримым противоречием между разнузданным характером языческой свадьбы и христианской моралью. Свт. Иоанн Златоуст (347-407) и другие христианские епископы той эпохи резко выступали против пьянства, разврата, приглашения танцовщиц, которые были неотъемлемой составляющей «среднестатистического» народного гулянья. Лаодикийский Собор (ок. 363 г.) своим 63 правилом предписывает, чтобы брачные торжества проходили «как подобает христианам», но, одновременно понимая тщетность таких увещаний, следующим правилом повелевает клирикам просто уходить со свадьбы в самые непристойные моменты.

Расстановка приоритетов

Этот прямой конфликт с «мирской» свадьбой стал одним из основополагающих принципов развития христианского заключения брака. Если в дохристианском мире (как в иудаизме, так и в греко-римской среде) раввины и жрецы не были «предстоятелями» при заключении брака и в лучшем случае приглашались родителями молодоженов для участия в домашнем празднике, христианская Церковь пошла принципиально иным путем отделения своего благословения от «народной» свадьбы. Не вдаваясь в детали, мы можем выделить в этом процессе в IV-VI вв. две основных тенденции - временное и пространственное разделение церковного и светского праздников.

Последнее выразилось в совершении церковной церемонии в храме - месте, где Церковь могла сама определять подобающие богослужебные формы и требуемый порядок. Однако простой перенос свадебных торжеств в храм в то время не всегда мог привести к желаемым результатам.

Так, мы встречаем в деяниях Клермонтского Собора (535 года) правило, запрещающее использовать церковные сосуды для свадебных торжеств: «да не осквернятся нечистым прикосновением и неподобающей мирской торжественностью».

Это правило может показаться нам странным, но новообращенные язычники, очевидно, просто переносили свадебный разгул в храм, и поэтому возникала острая необходимость создания собственно христианской службы, где все будет «по чину и благонравно».

Что касается временного разделения мирской свадьбы и церковного благословения, то наиболее ярко оно проявилось на Западе, где Цезарий Арльский (502-542) установил, что молодые должны прийти в храм за 3 дня до свадьбы, чтобы получить церковное благословение. Тем самым подчеркивалась четкая дистанция и приоритет церковного чина по отношению к «светскому».

Епископ и родители

Хотя христианство переняло большинство брачных ритуальных форм из античной эпохи (венок, кольцо, соединение рук, покрывало невесты, общая чаша и т. д.), однако оно четко подчеркивала отличие своего чинопоследования, прежде всего путем участия в нем епископа или священника.

К примеру, в дохристианской греческой античности «венчание», т. е. возложение венков на молодых, происходило после передачи руки невесты жениху, и оба эти символические действия совершал отец невесты. Но из послания свт. Григория Богослова (329-389) к Проклу, чья дочь недавно вышла замуж, следует, что в его время эти функции уже перешли к епископу. Он пишет: «Я желал бы быть при этом и праздновать вместе с вами, соединить руки молодых и передать руки обоих - в руку Божию». Очень интересно высказываемое далее святителем мнение, что лучше было бы, если возложение венков совершал отец невесты, а он только сопровождал его молитвами: «их (отцов невесты) - венцы, наши (епископов) - молитвы». Однако такие мысли о сохранении активного участия родителей в церемонии заключения брака их детей являются скорее исключением, и все дальнейшее развитие показывает, что церковное заключение брака на Востоке будет характеризоваться центральной для него фигурой священнослужителя.

Этому способствовало и развитие богословской мысли: церковное благословение брака все более рассматривалось как актуализация благословения Богом первых людей в раю, а присутствие священника являло собой пришествие Христа на брак в Кане Галилейской.

Однако несмотря на такое смещение акцентов у нас нет указаний на то, что в то время церковное благословение брака было обязательным для признания действительности заключаемого союза не только государством, но и самой Церковью. Так, в конце IV в. папа Сириций (384-399) пишет, что церковное заключение брака в его время обязательно требовалось только от будущих клириков, которые, очевидно, таким образом свидетельствовали о том, что все сферы их жизни неразрывно связаны с Церковью.

Более того, христианские иерархи (особенно на Западе) даже отказывали в благословении брака тем супругам, которые не сохранили девства до этого момента. О такой строгой и бескомпромиссной позиции свидетельствуют папа Иннокентий I (401-417), Цезарий Арльский и др. Безусловно, такие браки признавались полностью легитимными и действительными (речь не шла том, что супруги, не получившие благословения, живут «в грехе»), хотя, очевидно, в народном сознании существовала известная разница между свадьбами с благословением и без него. Такой жесткий подход был вполне оправдан для той эпохи, поскольку он позволял ясно продемонстрировать вчерашним язычникам высокий идеал христианского брака.

Всемогущий консенсус

Средневековье поставило перед западным христианством ряд новых, прежде неизвестных проблем. Церковь была вынуждена все чаще и чаще вмешиваться в правовой комплекс, связанный с заключением брака.

В конце первого тысячелетия начинается серьезная борьба против тайных и запрещенных (в той или иной степени родства) браков. При этом самым подходящим и практически единственным средством контроля стал обязательный церковный чин, который как нельзя лучше соответствовал условию открытости при заключении брака. Литургически это выразилось в том, что чинопоследование начиналось на площади перед храмом, где в присутствии всех собравшихся задавались вопросы о препятствиях к браку.

С другой стороны, именно в этот период западные богословы и канонисты начинают активно развивать вышеупомянутое положение дохристианского римского законодательства «брак заключается согласием супругов» (consensus facit nuptias). Схоласты стремились идти в осмыслении многих богословских положений «до конца», поэтому многие из них (особенно с XII в.) логически пришли к выводу о том, что именно «consensus» супругов является конститутивным в заключении брака. Так, папа Иннокентий II (1130-1143) ясно отвечал на обращенный к нему вопрос одного епископа: «Если дано законное согласие, то женщина становится супругой мужчины с того самого момента, когда она выразила свое свободное согласие».

Поэтому именно выражение согласия постепенно становится важнейшим литургическим элементом на Западе. Оно приобретает форму ответа на вопросы священника, причем только они во всем чинопоследовании произносились на национальном языке, а не на богослужебной латыни. Поэтому вопросы стали единственно понятными для всех присутствующих словами, что, в свою очередь, вело к росту их роли в народном сознании. Их форма могла сильно варьироваться. К примеру, в одном из французских кодексов XV в. обращенный к жениху вопрос звучит следующим образом: «Желаешь ли взять в жены эту девушку, оберегать ее в здравии и болезни, отдавать ей свою жизнь и никогда не изменять своего решения?»

Однако такое понимание рано или поздно оказывалось перед сложным и практически неразрешимым вопросом: если после выражения согласия брак уже «заключен», то зачем тогда нужно все остальное чинопоследование? Фома Аквинский пытается ответить на него следующим образом: «Именно слова, которыми выражается согласие о заключении брака, представляют собой форму этого Таинства, а не благословение священника, которое есть лишь нечто сакраментальное (quoddam sacramentale)». Читая схоластов, мы испытываем ощущение, что весь церковный чин, следующий за выражением согласия (которое совершалось еще вне храма, перед его вратами), является для них какой-то добавкой или «украшением», в лучшем случае подчеркивающим достоинство и торжественность заключаемого брака.

Оставалось сделать еще один, последний логический шаг - в схеме, где центральным является выражение согласия, безразлично, присутствует ли при этом священник или какое-то другое лицо. Поэтому схоласты все чаще и чаще называют священника просто «ассистирующим», и, согласно нынешнему католическому каноническому праву, согласие также может быть выражено перед лицом диакона или двух свидетелей, а «между крещеными не может состояться такой действительный брачный договор, который тем самым не был бы Таинством» (кан. 1108 § 1-2).

С другой стороны, литургическое сознание не желало примириться с таким положением дел, и в качестве попытки сгладить догматические крайности и достигнуть некоего внутреннего смыслового равновесия в XV в. возникает священническая формула «Я соединяю вас во имя Отца и Сына и Святого Духа», созданная по аналогии с другими совершительными словами Таинствам («Я крещаю тебя», «Я разрешаю тебя от грехов»).

Путь Востока

Развитие на Востоке привело к прямо противоположному результату. Церковное венчание в Византии постепенно стало приобретать статус правового действия, благодаря которому заключался легитимный брак с точки зрения как Церкви, так и государства. В VIII в. мы еще читаем в эклоге императора Льва III (740 г.), что брак заключается либо путем заключения брачного договора, либо через благословение в Церкви, либо простым выражением согласия перед лицом свидетелей. Однако тесные церковно-государственные отношения в Византии способствовали тому, что Церковь все больше и больше получала функции нынешних ЗАГСов, что привело к росту роли церковного венчания в богословско-правовом мышлении.

Одно из первых и наиболее важных свидетельств тому - 89 новелла императора Льва Великого (886-912), в которой говорится, что «в древности <…> допускалось установление законного брака без предусмотренных для этого благословений. Однако даже если можно найти мотивы извинения для таких действий, не подобает нам, достигшим более прогрессивного образа жизни, не соблюдать этих вещей».

Интересно, что всеобщее церковное благословение рассматривается здесь как веяние новой, более совершенной эпохи, а законодатель ясно понимает, что речь не идет о какой-то древней традиции, поэтому не использует богословских аргументов.

Более строгое предписание мы находим в 90 правиле канонов, которые приписывались патриарху Никифору (806-815), однако возникли позже, вероятно, в X в.: «Если кто-то имеет сожительницу и либо не отпустит ее, либо не благословится с нею, то его дары не могут быть приняты для Церкви, так как он противится божественным заповедям своими делами». Здесь церковное венчание уже является предпосылкой того, что человек рассматривается как нормальный член Церкви и может принимать участие в Евхаристии, а церковное благословение характеризуется как «божественная заповедь». 199 правило того же сборника еще строже предписывает, что рабыням, жившим с мужем без священнического благословения, вообще запрещено входить в храм. Серьезность этого предписания подчеркивается тем, что господа, которые не позволяли рабам повенчаться, могли вообще их потерять.

Последним пунктом этого развития по восходящей стала т. н. «золотая булла» императора Алексия Комнина (1081-1118), в которой церковное чинопоследование было возвышено до уровня полноценного и единственного законодательного акта, делающего возможным заключение легитимного брака. В отличие от Запада, правовые процессы здесь не вызвали какого-то ощутимого влияния на богослужебные формы заключения брака.

Первое ясное столкновение восточной и западной точки зрения мы встречаем уже в IX в. в послании папы Николая I к болгарам (866 г.). Согласно этому тексту греки, от которых болгары приняли христианство, рассматривали опущение церковного венчания как грех, и поэтому новопросвещенные адресовали этот вопрос римскому епископу. Однако папа ясно подчеркивает основное положение классического римского брачного права, говоря: «Достаточно только выражения согласия».

Совершенно понятно, что указанная разница во взглядах привела и к различному богословскому осознанию Таинства брака. В богословской мысли Запада выражение согласия стало рассматриваться как «материя» и «форма» Таинства брака, а супруги - как его совершители. На Востоке же большинство богословов приняло точку зрения, согласно которой брак без церковного венчания не является сакраментальным и его совершитель - именно священник.

Вызовы современности

Итак, различная расстановка акцентов возникла в результате очень сложного канонического, литургического и вероучительного развития, многие элементы которого были неразрывно связаны с теми государственно-общественными реалиями, в которых оказывалась христианская Церковь.

Сегодня мы живем не в условиях византийской «симфонии» Церкви и государства, поэтому простое перенесение взглядов той эпохи на нашу жизнь неизбежно ставит перед нами комплекс сложных вопросов. Двое супругов верно и ответственно прожили друг с другом в течение нескольких десятков лет, в пожилом возрасте обратились к Богу - нужно ли венчать их, имеющих уже не только внуков, но и правнуков?

Воцерковляющаяся женщина, законный супруг которой еще не пришел к вере, приезжает в монастырь, но ее не допускают ко Причастию, поскольку она якобы «блудно сожительствует» с ним.

Однако в то же самое время повсеместно и массово венчают пары крещенных в младенчестве, но совершенно неверующих людей, которые через несколько месяцев приходят в Епархиальное управление с просьбой «развенчать» их. Насколько вопросы, находящиеся в нашем чине венчания (введенные в него митрополитом Петром Могилой в XVII в.), способствуют глубокому осознанию супругами того, что они заключают именно христианский брак, т. е. тот, в центре которого должен стоять Живой Христос? Или же для них это всего лишь еще один элемент свадебной торжественности, такой же неотъемлемый, как лимузин или роскошное белое платье?

Можно просто отмахнуться от всех этих проблем, однако из истории мы видим, что Церковь всегда с готовностью и пастырской чуткостью реагировала на те вопросы, которые ставила перед ней изменившаяся ситуация. Именно поэтому Священный Синод Русской Православной Церкви 28 декабря 1998 года с сожалением отметил, что «некоторые духовники объявляют незаконным гражданский брак или требуют расторжения брака между супругами, прожившими много лет вместе, но в силу тех или иных обстоятельств не совершившими венчание в храме… Некоторые пастыри-духовники не допускают к причастию лиц, живущих в «невенчаном» браке, отождествляя таковой брак с блудом». В принятом Синодом определении указано: «Настаивая на необходимости церковного брака, напомнить пастырям о том, что Православная Церковь с уважением относится к гражданскому (т. е. заключенному в ЗАГСе. - Прим. авт.) браку».

Также постепенно растет осознание того, что перед венчанием, как и перед крещением, обязательно нужны подготовительные беседы, введение молодых в церковную жизнь, их участие в Таинствах Исповеди и Причастия, без чего невозможно построить «малую Церковь». И только в этом случае прекрасные и глубокие слова о сущности христианского брака, находящиеся в чинопоследовании нашего Таинства Венчания, не останутся просто словами, но дадут реальные всходы в жизни нашей Церкви и общества.