В день 90-й годовщины Октябрьской революции 1917 года по приглашению Центра социально-консервативной политики на крейсере «Аврора» за общероссийским круглым столом встретились известные ученые и общественные деятели. С участниками мероприятия поделился своими размышлениями председатель Издательского отдела Санкт-Петербургской епархии протоиерей Александр Сорокин.
Когда мы говорим об «уроках Октября», то прежде всего имеем в виду то государственно-политическое устройство, которое реализовалось в нашей стране в результате большевистского переворота 1917 года. Само слово «переворот» принижает значение события, являясь в данном случае слишком одномерным для обозначения того глубинного и необратимого переустройства, которое начинается с этой поворотной даты российской истории. И, пожалуй, не стоит отказывать идеологам коммунизма в праве называть этот переворот более значительным по своему звучанию словом «революция», который в их устах обретает особую весомость и романтичность.
Конечно, Октябрьская революция была прежде всего вооруженным восстанием, насильственным захватом власти. Это не только не отрицала, но с гордостью афишировала коммунистическая власть. Не следует забывать и об еще одном историческом факте, который замалчивает советская историческая наука: большевистская революция была оплачена противником и стала решающим ударом в войне.
Однако последствия того Октября, который разразился в 1917-м, не были бы столь ощутимы, будь дело только в политике или военной стратегии. Октябрь не был случаен. Многое говорилось и говорится о предпосылках духовных: об официальном православии, которое выхолостило в Церкви живую веру, подменив ее обязаловкой, о рабском положении Церкви в объятьях «православного» Царства. О том, что духовный голод, без которого не живет ни одна человеческая душа, жители огромной страны удовлетворяли где угодно, но только не в Церкви: кто в харизматических сектах, кто в философских, мистических исканиях, кто в романтике революционных движений. При этом основная масса, казалось бы крепко скованная бытовым православием, в действительности лишь копила в себе энергию бунта и разрушения, которая и прорвалась в определенный момент истории.
Позволю себе высказать лишь несколько наблюдений над самим Октябрем и поразмышлять над тем, как в Красном Октябре каким-то страшным и карикатурным образом реализовалось то, чем должна была стать в истории христианская Церковь.
Напомню, что Церковь родилась из радостной вести (по-греч. «евангелие»), которую ученики Иисуса были не в силах удержать в своих сердцах и возвещали: «Христос воскрес!» Для них это было доказательством истинности Бога, даровавшего людям способность видеть свои грехи, раскаиваться в них и обрести счастье в любви к ближнему, в милосердии, сострадании и щедрости. Апостолы Христовы шли в мир с жаждой поделиться этими дарами. И Сам Христос напутствует их словами: «Идите научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святого Духа». Они шли с готовностью покорить этой Вести всю Вселенную. Для них это был конец и смысл истории - причем истории, понимаемой в самом масштабном, вселенском значении. Это было окончательное вмешательство Бога в историю человека, чтобы явилась красота и правда Его, Божия Царства, построенного не на насилии и власти, а на любви и милости. В коммунистической идеологии эта правда преподносится совсем в ином прочтении - роль инициатора и арбитра, принадлежавшая Богу, была узурпирована горделивым человеком.
Так же, как ученики Христовы, напутствованные словами «Идите научите все народы», большевики стремились экспортировать революцию в другие страны и народы, закрепив этот принцип в виде формулы «Пролетарии всех стран, соединяйтесь»! Однако в тот момент, когда абсолютная нравственная система координат, точкой отсчета которой является Божественный закон или хотя бы совесть, большевики подменили по сути релятивистской классовой моралью, они стали на путь истребления сначала десятков, а потом вскоре сотен, тысяч и миллионов своих классовых врагов и, в конце концов, самих себя.
Первые христиане были уверены в том, что во Христе достигнута полнота и конец истории, что наступили апокалиптические времена. Как бы подражая им, коммунистические вожди с религиозным пафосом говорили о коммунизме как о наивысшей форме организации человеческого общества, как о конечной цели истории. «Построение коммунизма», «построение светлого будущего», «счастливое человеческое будущее» - не карикатура ли это на евангельскую весть о том, что «Царство Божие приблизилось».
Существенное отличие состоит в том, что Евангельская весть о «приближении Царства Божия» неразрывно связана с нравственным требованием: «Покайтесь, ибо приблизилось Царство Божие». Требование «покайтесь» коммунисты заменяют суждением о неисправимости классового врага и революционной целесообразности его физической ликвидации. Дескать, классовый враг исправлению не подлежит, по известной поговорке, его только могила исправит.
Христиане исповедуют веру во «едину, святую, соборную и апостольскую Церковь». Вера в Церковь, которая установлена Богом и существует не только благодаря, а порой, как кажется, и вопреки усилиям служителей церкови, - вот что было и остается опорой, на которую опирается в своем историческом бытии Церковь. В граде святого Петра, которому выпала «честь» быть городом «трех революций», уместно вспомнить слова, с которыми Иисус Христос обратился к апостолу: «Ты - Петр, и на сем камне я созижду Церковь мою, и врата ада не одолеют ее». Вот на чем зиждется Церковь.
Вот почему она воспринимается как предмет веры и хранительница Истины.
Подобным же образом иные коммунисты с наивным пафосом говорили о том, что они «верят партии больше, чем самим себе». Однако при этом возникает закономерный вопрос: на чем основана непогрешимость партии, если никого, кроме самих большевиков, в нее не входило? Ведь «Бога», который бы ее основал, у них не было по определению.
Впрочем, был и «бог», который «живее всех живых», «мощи» которого и по сей день покоятся в сердце нашей столицы. Певец революции, сам того не осознавая, пародирует в своей поэме новозаветное учение о единстве Христа и Церкви: «Мы говорим - Ленин, подразумеваем - Партия, мы говорим - Партия, подразумеваем - Ленин». Эта пафосная фраза со временем выродилась в едкую шутку, высмеивающую ханжество советской идеологии: «Мы говорим - Ленин, подразумеваем - Партия, и так семьдесят лет: говорим одно, а подразумеваем другое».
Уместно тут вспомнить меткое замечание Николая Бердяева о том, как мечта о Третьем Риме обернулась реальностью Третьего Интернационала. Хотя уже сама по себе православная мечта о Третьем Риме была порочна и губительна, ибо то была мечта о несбыточной симфонии Церкви и государства. Именно она сгубила оба первых Рима, из которых, правда, первый быстро возродился и существует доныне, отказавшись от этой порочной идеи и доказав, что он есть Рим первый и последний («вечный город»). Уже сама эта мечта о Третьем Риме говорила о пороке, вкравшемся в православное сознание еще во времена средневековой Руси. Большевистский Третий Интернационал в зловещей карикатурной форме довел эту идею до логического завершения (не следует при этом забывать и о «Третьем Рейхе»).
Подобные параллели мы находим у великих русских поэтов. Прельстившиеся романтикой революции, они талантливо и самозабвенно трансплантировали впитанные ими с молоком матери христианские образы в новые большевистские реалии. Достаточно упомянуть революционную поэму Блока с библейским названием «Двенадцать», которая заканчивается словами об Иисусе Христе, и советское литературоведение долго не знала, что с этими словами делать.
Неудивительно, что особенно сегодня со стороны коммунистов раздаются слова о том, что «Иисус Христос был первым коммунистом». Все это было бы смешно, если бы не было грустно.
В средневековье было принято говорить о дьяволе как обезьяне Бога, и в этом выражалась страшная «тайна нечестия». Главный же ужас «Красного Октября» заключался в том, что он стал обезьяной Святой Пасхи - той Пасхи смерти и Воскресения Христова, о которой православная Церковь поет: «Пасха красная!.. Пасха всечестная!.. Радостию друг друга обымем. О Пасха! избавление скорби…»
И ужас этот выразился в том, что «Красный Октябрь» делали не язычники и не инопланетяне. Его творили те, кто был крещен в православной вере, кто знал о Красной, то есть красивой, спасительной, Христовой Пасхе, но дал себя прельстить красному, кровавому молоху, пожравшему тысячи и миллионы людей. И сегодня мы пытаемся разобраться, где же правда, а где же ложь, где Красный Октябрь, а где Красная Пасха Христова.
